Сайт: Социальная история отечественной науки

Статья: ДВЕНАДЦАТЫЙ ПРЕЗИДЕНТ АКАДЕМИИ НАУК

К.К.Романов возглавлял Российскую академию наук 26 лет начиная с 1889 г. В "Истории Академии наук" (1964) сообщение о назначении Константина Константиновича на пост президента сопровождается таким комментарием: "Новый президент, как и многие из его предшественников, весьма далеко отстоял от науки и от тех интересов, которыми жили русские ученые" [1]. Если говорить о времени назначения, то для подобного суждения, вероятно, могли найтись основания. Научным работником тридцатилетний президент действительно не был. Но сегодня мы знаем, как важны в науке умелые администраторы, без которых порой невозможна плодотворная деятельность собственно ученых. Судя по первой официальной речи, произнесенной в академии 31 мая 1889 г., Константин Константинович видел в своем назначении прежде всего большой круг забот и заверял академиков в намерении "всегда быть верным долгу" [2]. Проявлять это качество ему довелось много раз.

В самом начале деятельности великий князь поставил перед собой несколько задач. Первой была задача сделать академию, так сказать, более российской. Что это означало? Напомним, что своего рода предвестником академии был институт, основанный по поручению Петра I пленным шведским пастором Глюком для обучения россиян иностранным языкам. Пиетет перед всем иностранным перешел и в академию. Но уже во времена М.В.Ломоносова нельзя было считать россиян лишь добросовестными учениками заморских мудрецов. Константин Константинович стремился к тому, чтобы в стенах этого научного учреждения появлялось больше ученых с российскими именами. В том было не только проявление патриотизма. Константин Константинович считал, что отечественные исследователи объективно могут очень много сделать для развития российской экономики и культуры.

Финансы Академии наук новый президент застал в расстроенном состоянии. Получение средств для нее сделалось постоянной его заботой. Добиваться ассигнований оказалось весьма нелегким делом. И все же великому князю удавалось вести успешные диалоги со строгими министрами финансов.

Во времена президентства Константина Константиновича появились так называемые постоянные междуведомственные комиссии. В их состав входили ученые академии, представители различных ведомств. Они пытались связать, как бы сказали сейчас, фундаментальные и прикладные научные исследования. Эти комиссии порой располагали определенными бюджетами (средства поступали от ведомств), имели свои издания.

Тогдашняя Академия наук находилась в подчинении правительства. Это обстоятельство имело и свои положительные стороны, и недостатки. Обсуждение размеров ассигнований на науку шло в Бюджетной комиссии Государственной думы, в правительстве. Министерстве народного просвещения. В каждой из этих инстанций президенту требовалось доказывать необходимость увеличения средств. Но хлопоты не всегда заканчивались успешно. И тогда откладывались уже подготовленные экспедиции, стопорился выход в свет научных трудов. Так произошло, например, с масштабным проектом строительства Ломоносовского института. Он замышлялся как крупный научный центр в области изучения химии, физики, минералогии. Но переговоры с финансовым ведомством и особенно с петербургскими властями оказались делом весьма трудным. Они растянулись на годы, и президенту так и не удалось добиться осуществления проекта.

Вскоре после назначения президентом Константин Константинович занялся вопросом об изменении Устава Академии наук. Этого требовали сами ученые. Для работы была предложена демократичная процедура: академикам разослали действовавший в то время Устав 1836 г. с просьбой высказать свои суждения, замечания, пожелания. Собранные мнения, по замыслу президента, предполагалось учесть в проекте нового устава. Предложения ученых поступили. Однако, как оказалось, каждый из академиков высказывал идеи, касавшиеся в основном его узкоспециальной сферы деятельности. При всей их полезности общей картины получить не удалось. Поэтому процедуру кардинального изменения устава отложили. На долгие годы был избран путь частичных его изменений. Упреки в адрес нового президента в нерешительности при работе над новой редакцией устава академии вряд ли были обоснованными. Тем более что он и позднее не раз проявлял инициативу, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки.

К работе над новым уставом вернулись через 10 лет. Группа ученых вновь поставила этот вопрос перед Общим собранием. Образованная в 1902 г. из числа академиков специальная комиссия опять пришла к выводу о целесообразности лишь частичных изменений. Споры велись в основном о порядке избрания в состав академии, о некоторых сторонах ее самоуправления. Что же касается прав и обязанностей первенствующего, как тогда выражались, научного сословия, то комиссия посчитала их достаточно ясно определенными и в прежней редакции устава.

Будучи человеком в основном гуманитарного знания, Константин Константинович из естественных наук тяготел больше всего к тем, которые можно назвать романтическими, – к астрономии и географии. Он содействовал открытию ряда обсерваторий. Строительство, например, одной из них – Одесской – велось в том числе и на его личные средства. Благодаря содействию великого князя состоялись известные экспедиции: Полярная под руководством Э.В.Толля, а также на Шпицберген, на Новую Землю, в Монголию, в Семиречье и др. Возможно, здесь сказалась любовь к путешествиям и самого президента. Он побывал на Русском Севере, в Греции и Италии. Увлекался странствиями в годы службы на флоте.

Венцом усилий Константина Романова по соединению академической науки с нуждами страны стала Комиссия по изучению естественных производительных сил. В последующем ее работа не раз получала практически единодушную оценку научного сообщества. Константин Константинович благоговейно относился к памяти выдающихся российских ученых. Он хлопотал о сохранении мест, связанных с именами М.В.Ломоносова, Екатерины Романовны Дашковой.

Каким только начинаниям не довелось содейстовать президенту Академии наук – от проведения первой Российской переписи населения до уникального издания, посвященного истории русской одежды. Иной раз ему приходилось брать на себя хлопоты, как будто не относящиеся к академии, но очень важные для науки, будущности страны. Таким был, например, вопрос о строительстве первого российского ледокола для Арктики. Инициативу адмирала С.О.Макарова Морское министерство встретило отказом. В ту пору, однако, во многих странах стремились к освоению богатств Севера. Друг Макарова норвежец Ф.Нансен уже совершал свои смелые путешествия. Россия же, будучи, по существу, одним из самых заинтересованных государств, не имела надежного доступа в северные широты. Обращаясь к Константину Константиновичу, адмирал Макаров рассчитывал на активную помощь. Известно было, что тот унаследовал от своего отца, морского министра, любовь к морю, ответственность, упорство (напомним, что именно Константину Николаевичу ценой громадных усилий удалось довести до разрешения вопрос об отмене крепостного права).

Адмирал не ошибся. По воспоминаниям Макарова, его приняла и поддержала мать Константина Константиновича – великая княгиня Александра Иосифовна. На заседании Академии наук лекции С.О.Макарова и Ф.П.Врангеля прошли с большим успехом. Далее Константин Константинович почти незамедлительно предпринимает следующий шаг: в своей резиденции в Мраморном дворце он собирает Географическое общество, председателем которого являлся, приглашает сюда видных сановников, включая министра финансов С.Ю.Витте, а также Д.И.Менделеева. Здесь требовался немалый такт, поскольку великий химик был в натянутых отношениях с академией, не избравшей его в свои члены. Но Дмитрий Иванович обладал большим влиянием на Витте в делах финансирования промышленности. Сергей Юльевич в своих мемуарах не поскупился на превосходные эпитеты в отношении Константина Константиновича (говоря о нем "почтенный, благородный, в полном смысле "великий князь" [3]), но он не был бы министром финансов, если бы не скупился на средства. И все же ледокол "Ермак" сломал первый лед – сказалась поддержка академии и Д.И.Менделеева. Были-таки найдены средства на строительство корабля.

Принадлежность самого президента как почетного академика к разряду (отделению) изящной словесности влияла, видимо, на линию его поведения: при решении дел он предпочитал совещательный стиль, всячески избегал приказывать. Если и был несогласен с принимаемыми самими учеными решениями, то позволял себе, как крайнюю меру, записать свое особое мнение в журнале заседаний. О его деликатности свидетельствует и такой известный эпизод: Константин Константинович увидел на выставке, как ему показалось, недочет в картине И.Е.Репина, указал на это автору. Илья Ефимович в довольно резкой форме стал отстаивать свою правоту. Пришлось извиниться ... великому князю.

Патриотическая ориентация Константина Романова нашла отражение в его стремлении видеть российскую науку достойной и неотъемлемой частью науки мировой. При личной поддержке президента Российская академия вошла в состав Международного союза академий, Международной комиссии по исследованию Солнца и иных мировых научных организаций.

Двенадцатый президент был далеко не только почетным лицом: он много работал, начиная свой трудовой день очень рано в тихом кабинете еще безлюдного здания академии. Запись в дневнике отчетливо показывает его натуру: "Мне живется необыкновенно счастливо; я наслаждаюсь всеми силами души своей деятельностью". Правда, труд организатора науки оставлял все меньше времени для музы, а ведь служение литературе он считал делом жизни.

В 1899 г. в связи со столетием А.С.Пушкина академия возродила существовавший при Екатерине II Разряд изящной словесности. Так что наука и искусство как бы воссоединились в судьбе президента Академии наук.

* * *

Первые поэтические произведения, подписанные инициалами К.Р., стали появляться в журналах с 1882 г., когда автору было 24 года. И сегодня стоит задаться вопросом: что побудило его публиковать их? Ведь в случае творческого неуспеха при столь обязывающем титуле мучительно было бы оказаться объектом едких замечаний или даже насмешек критиков. Молодой автор довольно долго ждал, что его заметят, – суждений по поводу его стихов поначалу было мало. Первая довольно крупная работа Д.Михайлова "Лирика К.Р.", находящаяся в Исторической библиотеке в Москве в единственном экземпляре, по сей день, как удалось убедиться, остается с неразрезанными листами. Со временем отзывы стали более частыми. Тем не менее, автор сам искал и находил критиков, в объективность которых верил. Это известные своей требовательностью и талантом И.А.Гончаров, Н.Н.Страхов. С особым волнением он ждал писем с московской Плющихи от А.А.Фета, которого избрал своим наставником. И действительно – тон поэта в переписке с К.Р. был назидательным и требовательным, но исполненным одновременно доброжелательности и чуткости.

Когда мнения расходились, Константин Константинович обращался к новым отзывам. К.Р. писал в письме к известному литературоведу Я.К.Гроту: "На третейский суд был мною позван А.Н.Майков". И просит самого Я.К.Грота высказывать свое мнение "откровенно, строго и беспристрастно" [4].

По творческому почерку К.Р. был особенно близок к А.А.Фету, и тот, вероятно, не случайно шутливо называл в переписке с К.Р. себя бабушкой, а его – внучкой. К творческому взаимопониманию добавилась и большая человеческая симпатия. Последнее свое предсмертное стихотворение А.А.Фет обратил и посвятил великому князю. Как и Фет, К.Р. был убежденным лириком, он оставил следующее назидание поэту:

Любовь – твое да будет званье,

Проникнись ей – и песнь твоя

В себя включит и все страданье,

И все блаженство бытия.

И сам старался ему следовать. В публикации газеты "Новое время" за 1915 г., где подводился как бы итог сделанному Константином Константиновичем, можно прочитать, что он, "чуждый гражданских мотивов, не ставит перед собой задачи отражения современности и всего того, что злободневно и модно" [5]. Думается, что если бы Константин Константинович ставил перед собой подобные задачи, то при своем положении он легко мог оказаться рифмующим политиком, а не поэтом. Лирика была для него и разумным выбором, и потребностью души, и результатом, может быть, особенно серьезного отношения к призванию поэта:

Я всю любовь, все лучшие стремленья,

Все, что волнует грудь в ночной тиши,

И все порывы пламенной души

Излил в свои стихотворенья.

С годами творческие возможности К.Р. расширились – появились большие поэмы, драматургические произведения, переводы – из Гете, Шиллера, Шекспира. Он решился перевести шекспировского "Гамлета", что уже само по себе было смелостью, если вспомнить его предшественников на этом пути: А.П.Сумарокова, Н.А.Полевого, П.П.Гнедича. Как знать, не побудило ли Константина Романова к этому смелому шагу ощущение себя постоянным внутренним собеседником принца датского с его мучениями над вечными вопросами человеческого бытия? Специалисты отмечают особую близость К.Р. к оригиналу, и никто из них не обошел вниманием большой труд историка и литературоведа, вложенный переводчиком в комментарии к работе. Итогом литературных занятий К.Р. стало трехтомное собрание его сочинений.

Приверженность Константина Константиновича к изящной словесности не мешала ему и в этой области оставаться "организатором науки". Идея создания Пушкинского дома – в последующем Института русской литературы – была им выношена и выстрадана. Он был сторонником того, чтобы Пушкинский дом в Петербурге, как и памятник Пушкину, создавался на собранные средства. К.Р., безусловно, хорошо представлял себе трудности, которые могли бы возникнуть, если бы приходилось рассчитывать только на казну.

Выдвинув идею, президент Академии наук приложил немало усилий для ее реализации. Он, прежде всего, взял под свою непосредственную опеку организацию спектаклей, благотворительных вечеров, концертов, сбор от которых направлялся на поставленную цель. Множество и иных организационных задач пришлось решить, прежде чем знаменитый Дом открыл свои двери. С неустанной добросовестностью трудился Константин Константинович в качестве одного из экспертов, оценивающих произведения, присылаемые на соискание Пушкинских премий. Его разборы были тщательны, исполнены благожелательности и требовательности, даже если авторами оказывались начинающие поэты-гимназисты. Он с особой бережностью и требовательностью подходил к чистоте русского языка, выступая против насыщения его иностранными словами.

Не только профессиональный интерес к литературе сделал Константина Константиновича активным помощником тех, кто создавал для России и мира духовные ценности. Он был увлеченный музыкант, и хотя оставался любителем, но занимался даже композицией. Был и заядлым театралом, артистом-любителем, обязавшим всех чад и домочадцев участвовать в домашних спектаклях. Но и тут мир увлечений и труд организатора очень часто соединялись между собой: президент Академии наук принял большое участие в судьбе Музея театрального искусства в Москве, созданного А.А.Бахрушиным. Именно академии был завещан дар основателя, и она взяла на себя все хлопоты о дальнейшей судьбе музея. Четыре года шла переписка основателя музея и президента академии, в которой тщательно прорабатывались все детали его будущего статуса и устройства. Торжественный акт передачи музея академии в 1913 г. достойно увенчал их усилия, благодаря которым его не постигла участь других коллекций, распавшихся, оставленных в небрежении. А ведь отказ Московской думы, куда вначале обратился А.А.Бахрушин, в принятии музея сулил и этому уникальному собранию подобную судьбу.

Познав, пусть как любитель, труд артиста, Константин Константинович относился с большим уважением к этому роду деятельности. Для участия в его спектаклях приглашались и профессионалы. С Сарой Бернар, приезжавшей на гастроли в Россию и пользовавшейся особым успехом в необычной для женщины роли Гамлета, он даже совместно репетировал.

Тесные отношения связывали Константина Константиновича с великими музыкантами его времени – А.Г.Рубинштейном, А.К.Глазуновым и особенно – с П.И.Чайковским. Контакты с А.Г.Рубинштейном были и художническими и деловыми, коль скоро и сам Антон Григорьевич являлся организатором консерватории. А.К.Глазунов писал музыку к произведениям поэта К.Р., а как член академии, близко знавший президента, весьма высоко оценивал его человеческие качества. Романсы на стихи К.Р. писали Р.М.Глиэр и А.А.Оленин. Сам он также, пробуя силы в музыке, написал шесть романсов, которые исполняла известная тогда оперная артистка Е.А.Лавровская. Чайковский создал на стихи К.Р. цикл из шести романсов и собирался работать над еще одним циклом. Менялись времена, нравы, вкусы, но кто не замирал при звуках романса "Растворил я окно", ставшего венцом совместного труда великого композитора и тихого поэта, укрывшегося за инициалами К.Р.

Интересны их творческие советы друг другу. Например, Константин Константинович рекомендовал Петру Ильичу написать оперу на сюжет повести Пушкина "Капитанская дочка". Их переписка, сданная в архив Академии наук, вобрала в себя 23 письма поэта и 31 письмо композитора [6]. Константин Константинович не раз приглашал Чайковского к себе домой на Миллионную, 5, в Мраморный дворец, особенно во время музыкальных вечеров [7].

Любовь к музыке, театру, драматургии, соединившись с обязанностями организатора и опекуна, науки, побудила Константина Константиновича содействовать развитию театроведения и истории театрального искусства. По его инициативе сначала в Павловске, который все более превращался в летний культурный центр, а затем и в других местах стала появляться особая форма театральной жизни, сочетающая досуг и просвещение. Это были представления, которым предшествовали лекции по истории драматургии и иным искусствоведческим дисциплинам. Вообще он был большим сторонником научного просветительства. Особый энтузиазм и поддержку вызывали у него выставки, посвященные юбилейным датам великих литераторов, ученых, что позволяло привлечь к их наследию внимание широкой публики и особенно молодого поколения.

Будучи почетным академиком по Разряду изящной словесности, Константин Константинович сколько мог сторонился литературных междоусобиц, хотя имел, конечно, свои вкусы и предпочтения. Состав тогдашней академии по этому разряду вызывал своим разнообразием удивление даже за границей – в списках соседствовали такие разные фигуры, как Константин Романов и Лев Толстой. Правда, при всей разнице внимательный психолог уловил бы и сходство их натур: оба по большей части не осуждали людей, а жалели их. Софья Андреевна Толстая не раз вспоминала, как, видя ее, великий князь декламировал стихи А.А.Фета. посвященные ей [8]. Стоит отметить, что президент академии взялся на нелегкий по тогдашним временам труд отстаивать право Академии наук выпускать свои книги без цензуры.

Хотя наука и литература достаточно тесно взаимодействовали в занятиях Константина Константиновича, работа оставляла все меньше сил для поэзии. Писать удавалось главным образом на отдыхе в подмосковном Осташеве. Подтачивала силы и болезнь, заставляя предпочитать всякому иному отдыху лечение на водах за границей.

То, что делал Константин Константинович для науки и литературы, диктовалось осознанием своего долга не только в служебном, творческом, но и в гуманистическом смысле. Он горячо интересовался людьми – их судьбами, условиями жизни. Примеров тому можно привести немало. Скажем, когда готовилось празднование столетия со дня рождения Пушкина, за множеством мероприятий Константин Константинович не забыл исхлопотать увеличение пенсии дочери поэта Марии Александровне Гартунг. Великий князь добился создания специального фонда помощи нуждающимся литераторам и ученым, причем такого, размеры которого не зависели бы всякий раз от текущего положения с финансами. Он исхлопотал значительные единовременные ассигнования – по тем временам сумма в 50 тыс. рублей была весьма весомой, банковские проценты от нее и составляли распределяемую часть фонда.

* * *

При первом взгляде на крупные, правильные черты лица К.Р. может возникнуть представление о человеке строгом, даже суровом. Но стоит приглядеться внимательнее – и свидетельством характера кажется едва ли не страдальческая складка губ, задумчивый взгляд.

Существует 66 книжек его дневников, сданных на хранение Академии наук с завещанием предать гласности не ранее чем через 90 лет. Оно было нарушено на рубеже 30-х годов, однако в печати появились лишь краткие фрагменты. И все же дошедшего до нас достаточно, чтобы сказать: Константин Константинович относился к сложным незаурядным натурам. Складом характера он, как считают, был похож на мать, происходившую из Саксонии – той части Германии, где, по мнению историков, традиционно было сильно славянское духовное влияние. Он был человеком эмоциональным, как это свойственно художническим натурам, за что ему, видимо, даже пеняли более рациональные родственники. Но К.Р. умел и властвовать собой.

Константин Константинович был человеком религиозным и, если исходить из его творчества, видел в религии отражение истории, философского поиска. Через многие годы после его смерти стало известно, что он собирался уйти в монашество и даже просил на это разрешение Александра III, но тот отказал.

Суета и суетность его всегда раздражали, и свое желание часто уезжать из столицы он объяснял стремлением быть подальше от "столичных дрязг, светской мелочности, пустых разговоров" [9]. "Я баловень судьбы", – писал о себе К.Р. в одном из стихотворений. Считать так он мог по разным причинам – и потому, что многое было дано ему от рождения, и потому, что судьба его долго щадила от жестоких личных ударов, и потому, что он не прошел тяжкого испытания большой властью. Та же, которая была ему дана, оказалась по его душевным силам.

Судьба все же нанесла ему тяжкий удар – умер в тягчайших мучениях на фронте в 1914 году один из его сыновей, погиб зять.

* * *

Великий князь был подлинным патриотом, умел говорить о Родине тихо и проникновенно. Вот строки, написанные им в восхитившей его Италии:

В уме столпилось столько впечатлений,

И вздохом я вздохнул таким,

Каким вздохнуть один лишь русский

может,

Когда его тоска по родине изгложет

Недугом тягостным своим.

Константин Романов был военным человеком. Он служил в армии смолоду, отдавая тем самым дань традиции. Задолго до мировой трагедии, сокрушившей и его, он написал цикл стихотворений, оказавшихся для многих неожиданным и проливающим свет на его отношение к делам военным. Наиболее известны стихи "Уволен", "Умер". Оба они – об участи простых солдат. Вот строки из стихотворения "Умер":

Полк о кончине его известили –

Хлопоты с мертвым пошли:

В старый одели мундир, положили

В гроб и в часовню снесли.

К выносу тела к военной больнице

Взвод был от нас наряжен...

По небу тучи неслись вереницей

В утро его похорон.

Выла и плакала снежная вьюга

С жалобным воплем таким,

Плача об участи нашего друга,

Словно рыдая над ним.

Близки к этому произведению по духу и содержанию стихи о больном матросе в чужом порту. Стихотворение "Бедняга" стало народной песней.

Будучи главным начальником военно-учебных заведений (должность как бы совмещалась с должностью президента Академии наук), Константин Константинович старался внести в жизнь этих учреждений больше гуманности. Он пытался проверить все, что называется, на себе: как живут, как питаются учащиеся. В своем дневнике он записывает: "Я сел за стол прямо с юнкерами кавалерийского училища" [10]. Его критиковали за излишнюю доброту и доступность в этих поездках, дело доходило даже до упреков в том, что он балует воспитанников, "приучает их к свободному отношению с представителями высшей власти и умаляет значение этой власти" [10]. Подобным роялистам, большим, чем сам король, было далеко до того, чтобы понять чувства человека, который был сам отцом шестерых сыновей.

Война застала Константина Константиновича на лечении за границей. По дороге домой тяжело больной человек должен был мучительно добираться в расположение русских войск. Воевали страны, каждая из которых была для него по-своему далеко не безразлична.

С началом войны деятельность великого князя как президента академии во многом оказалась ограниченной – средств на мирную науку было мало и испрашивать их не имело смысла. Муза почти замолкла. Замечали перемену настроения – меньше стало тонкого юмора, заразительной энергии, всевозможных затей.

Потеряв сына Олега, обещавшего стать литератором, Константин Константинович с новой силой оценил дружбу своей сестры Ольги – королевы эллинов, которая в годы войны приняла на себя нелегкий труд хирургической сестры. От нее он не скрывал душевной тоски, чувства обреченности.

Все свои рукописи и архив, дорогие ему реликвии – перстень А.С.Пушкина, перо А.А.Фета, две картины работы задушевного друга поэта Я.Н.Полонского – Константин Константинович завещал Академии наук.

* * *

С 1915 по 1917 г. у Российской академии наук президента не было. Закончилась одна ее история, начиналась другая.