Сайт: sem40.ru

Статья: Жизнь фон Калмановича

"Моя жизнь — это то, что нормальные люди видят только в кино!" — говорит Шабтай фон Калманович. Княжеским орденом с приставкой "фон" (в литовской транскрипции "вон") его наградил президент Литвы за успехи "Жальгириса". Поверьте: Джеймс Бонд перед Шабтаем просто мальчишка, наивно играющий в казаки-разбойники.

— В 23 года вы, юноша, воспитанный в целомудренных советских традициях, октябренок, пионер, комсомолец... оказались за границей и вскоре ворочали миллионами наравне с акулами мирового капитализма. Откуда вы такой?

— Ну-ну, не все так сразу. Семья у меня была совершенно нормальная, не особенно состоятельная. Папа — замдиректора завода резиновых изделий, а мама — главбух мясокомбината. Они мечтали для меня о спокойной карьере банковского служащего или госчиновника, чтобы вставал рано и трудился от звонка до звонка.

Ни октябренком, ни пионером мне стать не посчастливилось. К тому времени родители уже несколько раз подавали прошение на выезд из Литвы в Израиль. Лет 12 им сыпались отказы, но потом таки разрешили. В Израиле я поначалу довольно бедно жил в кибуце — осваивал иврит и английский в Иерусалимском университете. Но Советский Союз научил обходиться без денег — я и не сетовал. В этом смысле мне очень нравится фраза Задорнова: "Если и наступит конец света, мы его не почувствуем, потому что готовы к нему больше любой другой нации".

— Как начался ваш путь к благосостоянию?

— Медленно. В канцелярии премьер-министра Израиля Голды Меир я занимался адсорбцией эмигрантов из СССР. Умнейший премьер понимала: именно таким, как я, легче понять нужды экс-соотечественников. Я женился на враче-гинекологе Тане из Ленинграда, у нас родилась дочка Лиат. Жена зарабатывала больше меня, что и стало неким вызовом. Тут я и задумался о своем бизнесе. Попробовал себя в концертной деятельности, потом взялся за строительство. Познакомился с президентом полупризнанной южноафриканской страны Бопутатсвана доктором Лукасом Маньяна-Мангопе и взялся представлять это государство в Израиле. Я отстроил в Африке крокодильи фермы, гостиницы, стадионы, около двух тысяч домов, торговал продуктами... Тогда и потекли первые деньги.

— Можно поподробнее про крокодилов? Что в них выгодного?

— В те годы на пике моды были кожаные изделия. К тому же такие фермы — чудесные туристические шоу. Как шутили мои приятели, я построил ферму для тещи, чтобы потом столкнуть ее с мостика. Но шутки шутками, а я потом этот бизнес с огромной выгодой для себя продал израильской фирме. Бизнес расширился на Европу. Я жил в Африке, Израиле, имел офис в Германии и в Каннах, где в чудесном особняке на улице Пикассо росла моя Лиат. Это одно из лучших мест, где нужно иметь дачу, — там очень хороший климат, и с моей астмой дышится легче.

— Это в вас заговорил новый русский?

— Нет, болезнью нувориша я к тому времени уже переболел. Были и частный самолет, и крутые машины, и дома, и тысячедолларовые галстуки. Закончилась болезнь быстро. Как-то, заправившись во Франкфурте, мы с президентом африканской страны слетали в Бухарест. На обратном пути из кабины выбежал побелевший летчик: "Кончается бензин!" Нам удалось дотянуть до аварийной посадки — оказалось, что румыны в аэропорту скачали топливо. Тут я хорошо осознал, что главное в жизни — семья, родители, друзья. Впоследствии две серьезные медицинские операции окончательно расставили все акценты.

К слову, я не хочу делать пропаганду Французской Ривьере. Напротив, уверен, что если вложить энную сумму в Юрмалу или Палангу-Ниду — получатся курорты не хуже. Просто во Франции все раскручивалось сотни лет, есть репутация. Да и визу туда получить легче.

— Прибалтика для вас сентиментальное прошлое или выгодное для вложений пространство?

— К Литве у меня непростое отношение. В маленьком городке Рамигала под Паневежисом жили несколько поколений моих предков. Дед владел там чем-то вроде нынешнего супермаркета — возил на лошади продукты и вносил в гроссбухи, кто и сколько ему должен (вроде кредитной карточки). Когда он отправил маму учиться бухгалтерии в Паневежис, началась война. Немцы еще не дошли до Рамигалы, а литовцы вырезали всю семью и сожгли гроссбухи с долгами. Жутко?! Позже я нашел тех людей...

Я должен был бы ненавидеть литовцев и передать свою ненависть потомкам, но... случилось чудо. Немцы забрали маму в концлагерь Девятый форт, а в 43-м году, когда ее с подругой везли в душегубки, им удалось бежать и добраться до дома, где жила литовская семья Бальчиконис. Они, рискуя жизнью, три года прятали маму у себя. Я объяснил своим дочерям, что мы вечно должны их потомкам. В честь этой семьи я посадил дерево в знаменитой аллее под Иерусалимом, а сын той старушки работает у меня в литовской фирме. Бальчиконисам я в прямом эфире телевидения посвятил и княжеский орден, которым меня наградил президент Литвы за успехи "Жальгириса"...

— Тот самый, благодаря которому у вас к фамилии добавилась загадочная приставка "фон"?

— Да, но по-литовски она пишется "вон"...

— Почему вы купили "Жальгирис" — неужели выгодно?

— Я никогда не зарабатывал денег на Литве — наоборот, слишком много тратил. Я спонсирую синагогу, где мой дед был председателем общины, я построил в Каунасе гостиничку имени моей дочки Даниэллы, а еще я 3,5 года содержал элитарную баскетбольную команду Литвы, в которую вложил более 6,5 миллиона долларов, а коммерческого возврата — ноль...

— В каком состоянии вам досталась команда?

— Вся в долгах, спившиеся баскетболисты... В 96-м году мы с Арвидасом Сабонисом и Мишей Кричевским создали АО "Баскетбольный клуб Сабониса "Жальгирис", чтобы к нам не явились за старыми долгами, распустили всех алкоголиков, построили школу, где сегодня учатся 800 человек, взяли Казлаускаса — он тренер от Бога, правильно закупили первых черных баскетболистов. В 98-м мы выиграли Кубок Саппорты, а в 99-м стали чемпионами Европы. Литва стояла на ушах. Моя жена Настя всех напоила и побрила налысо, 30-тысячная толпа в аэропорту кричала мое имя, нас принял и наградил президент Литвы... И я ушел от баскетбола.

— Почему же?!

— В бизнесе не должно быть ничего постоянного. Убежден, что одна из причин силы израильской армии — правило ротации: неважно, сколь гениален командующий Генштаба, но после четырех лет службы он со всем штабом уходит на пенсию. Новое поколение имеет шанс подняться и достичь чего-то. У него есть стимул. А вот советские генералы сидели на своих местах до полного маразма — вот вам и развал...

Тогда, в 99-м, я думал, что в баскетбол вообще больше не вернусь, но в ноябре прошлого года мои екатеринбургские друзья Искандер и Андрей Козицын — светлейший человек, который на свои деньги построил монастырь на месте захоронения останков царской семьи и на одну благотворительность тратит в год 40 миллионов, — уговорили вместе с ними взять шефство над местной женской баскетбольной командой и руководить ею.

— Успешно?

— В этом году мы выиграли Кубок Европы, в связи с чем одна литовская газета вышла с заголовком "Шабтай фон Калманович — бисексуал", а маленькими буквами пояснялось, что это шутка. Просто я единственный человек в Европе, на чьем счету женский и мужской кубки. Но здесь этот вид спорта совершенно убыточен, в отличие от Америки, где за право трансляции ТВ платит невероятные суммы, а у нас билет на матч стоит полдоллара.

— Тогда зачем вам баскетбол? Может, планируете продавать игроков?

— Что ты! Игра — это моя слабость, мой адреналин. Ведь к богатству стремишься еще и для того, чтобы позволить себе делать то, что любишь. Кто-то за такими ощущениями идет в казино, другие нарушают закон. В израильской тюрьме сидел парень, который полтора года грабил на мотоцикле банки. Когда его поймали, оказалось, что он сын одной из самых богатых семей Израиля. Денег ему не требовалось точно — всю добычу он раздавал на манер Робин Гуда. Он это делал для адреналина. Вот и у меня по отношению к баскетболу сходные чувства. Я даже в Литве окончил тренерские курсы и учился руководить баскетбольной командой. А торговать игроками... Я вообще по жизни стараюсь не продавать, а покупать. Я коллекционер.

— Кстати, ваши невероятные коллекции фарфора и картин — это вложения на будущее?

— Нет. Это сумасшедшее удовольствие, которое с возрастом растет в цене. Чего не могу сказать о себе. Бизнес — это дешево купить и дорого продать, а я против продаж. Моя доченька Даниэлла знает почти каждую фарфоровую чашку в ленинградской квартире, и я ее с рождения приучаю, что можно только добавлять.

— А разбить?

— Ничего страшного! На счастье. Моя страсть — российский императорский фарфор, в первую очередь ленинградский. Вот, к примеру, император Павел вернулся из Италии, где ему зарисовали шесть понравившихся мест, — завод ему изготовил шесть тарелок с картинами. У меня работает на зарплате потрясающая женщина Яна — искусствовед, кандидат наук по фарфору.

Фарфор мне везут со всей России, а на каждом "Сотби" и "Кристи", где он есть, я один из основных покупателей. Есть чашки, которые с блюдечком стоят тысячу долларов, есть по три тысячи. Недавно нам удалось купить две редчайшие тарелки по 26 тысяч долларов с завода, который просуществовал полтора года в Архангельском и выпустил около 40 тарелок для царей. Слава богу, я могу себе позволить уплатить почти любую цену.

Особенно меня привлекает тематика Наполеона — интересно, что в России выпускали такой фарфор. Настоящему коллекционеру неважна цена, а важна история, откуда что произошло. Вот я собираю картины двух братьев Маковских — Владимира и Константина. Мне интересен автопортрет с женой и дочкой, который художник писал слегка навеселе; ему тогда очень мешали мухи, вот он и нарисовал одну из них. А потрясающая картина Константина Маковского, за которую он получил звание академика! Таких всего две: одна — в музее.

Еще я собираю иудаику — старинное ритуальное еврейское серебро, но только русских и украинских мастеров. Например, указки (яд), которыми в праздничный день читают Тору.

— Вы продаете хоть что-то?

— Нет. Только если дарю, когда близкому человеку что-то очень нравится. Я вообще безумно люблю делать подарки, особенно тем, кто умеет их принимать. Вот моя 5-летняя дочка делает это лучше всех — она сразу кричит: "Как здорово!"

— Зачем вам три гражданства — литовское, российское и израильское?

— Все эти страны занимают часть моего сердца. Хотя по визам одного израильского или литовского было бы достаточно. Российское не совсем удобно, но я ведь живу в России и родился в Советском Союзе. Кстати, в Израиль я въезжаю вообще без паспорта — кладу руку на специальный датчик, и дверка открывается. Очень удобно! В Израиле я плачу налоги, там живут мои родители, моя старшая дочь скоро родит мальчика, чем безумно горжусь. Я буду дедушкой, но не буду спать с бабушкой — так что все нестрашно.

— Вы одним из первых привезли в Россию Лайзу Миннелли, которая подарила детдому пианино, купленное вами. Сегодня к шоу-бизнесу у вас есть коммерческий интерес?

— Нет. Хотя моя фармацевтическая фирма спонсирует многие концерты. Вот моей бывшей жене Насте я помог создать фирму "VIP-концерт", которая возила звезд и продюсировала Земфиру. Я лишь помогал советом и связями... Просто считал, что красивая молодая женщина не может все время сидеть дома. Видите, какой я феминист!

С Миннелли я дружу. Когда она приезжала в Москву не по нашей линии, мы много времени провели вместе. С Эросом Рамазотти мы ездим друг к другу в гости. Я дружу с Винокуром, Лещенко, раз-два в месяц обедаю или ужинаю с Аллой Борисовной, но не хочу от нее концертов, а она от меня — лекарств. Просто Алла — лучшая актриса в мире... и, по-моему, очень одинокая женщина, которой хочется иногда посоветоваться со мной.

— Вот вы назвали супругу Настю бывшей, а пять минут назад так целовались, что и не подумаешь...

— Я ценю то, что у нас такие отношения. Это лишний раз доказывает ее доброту и ум. При разводе не бывает так, что один абсолютно прав, а другой виноват. И мы это понимаем. Уверен, что, когда мне будет плохо, Настя в числе первых появится рядом. И потом, у нас общая дочка.

— С кем живет Даниэлла?

— Со мной. Она просыпается и бежит к моей кровати, из садика возвращается — сразу ко мне на работу.

— Пресса пустила слух, будто вы ее выкупили у Насти за миллион. Не боитесь, к примеру, что когда-нибудь в школе ей об этом расскажут?

— Ерунда полная! Моя дочка пойдет в ту школу, где отличают правду от вымысла. Нет у Насти миллиона! И вообще, за этого ребенка миллион долларов — очень дешево. Ну если она папина дочка — бывает такое! При этом Даниэлла безумно любит маму. Она ездит с Настей на съемки и балдеет от того, какая ее мама киноактриса. Ходит с папой на баскетбольные матчи, и ей это тоже безумно нравится. Вот сейчас мы с Аней (Анна Архипова — разыгрывающая сборной России по баскетболу, нынешняя спутница жизни Шабтая фон Калмановича) и Даней отдыхали в Израиле — и что, Аня стала мамой ребенка? Она и не хочет этого. У нас еще будут свои дети. А пока главный ребенок моей жизни — Даничка, у которой есть одна мама — Настя.

— Не могу не коснуться еще одной темы: в свое время вы числились советским разведчиком. Это была плата за выезд из страны?

— Нет. Но я не убегаю от этой темы и не стыжусь ее — ничего ужасного я не сделал и уж точно никак не навредил Литве или Латвии, о чем уже рассказал директору соответствующей литовской службы, — никаких претензий у них ко мне нет. Просто сегодня я могу раскрыть лишь часть правды, потому что связан некоторыми обязательствами.

Да, я прошел разведшколу. Не знаю, пошел бы на это сейчас, но тогда мне хорошо промыли мозги: понятие страны и долга было достаточно сильно. Я подходил им по ряду качеств: был взрослее, отучился в институте, знал много языков. В нашей семье основным языком был идиш, с соседом-цыганом Станкевичем я общался по-польски, литовский — само собой, а в школу пошел русскую, где изучал еще немецкий и английский...

— В Израиле вас разоблачили и упекли на несколько лет в тюрьму — это сильно вам повредило?

— В тюрьме, даже израильской, нет ничего хорошего. Не советовал бы туда попадать ни за что! С тех пор я даже не перехожу улицу на красный свет. И никогда не стану рисковать, нарушая закон, хотя раньше мог себе позволить балансировать на грани. Я сидел с одним политзаключенным — Файсалом эль-Хусейни из знаменитой семьи, откуда вышли короли Иордании, который вел переговоры с Израилем от имени палестинцев. У нас был договор: он меня учил арабскому, а я его — русскому. Правда, я освоил лишь разговорный язык, а он может и читать-писать.