Сайт: Аргументы И Факты

Статья: Борис Андреев: Народный король

«Эх ты, чернильная душа!»

ТАК, однажды, не рассчитав свои силы, Андреев и его лучший друг актер Петр Алейников решили устроиться на ночлег… в витрине мебельного магазина. Утром спящими кумирами любовались редкие прохожие, а днем народные артисты уже давали показания. Андреев слушал-слушал милиционера, а потом, выпалив: «Эх ты, чернильная душа. Что станешь делать, когда чернила кончатся?», взял и выпил чернильницу. В результате актеров просто отпустили из отделения, взяв с них честное слово больше не озорничать.

Когда ушел из жизни Алейников, не имевший несмотря на громадную популярность высоких званий, его отказывались хоронить на Новодевичьем кладбище. Андреев, узнав об этом, немедленно позвонил в «похоронное ведомство». Выслушав извинения-объяснения: мол, мы бы рады, но правила есть правила, БэФэ прогремел в трубку: «А для меня, народного артиста СССР, вы бы место нашли? Ну вот и отдайте его Петру».

В результате Петр Алейников действительно был похоронен на Новодевичьем. Для самого Андреева, которого не стало несколько лет спустя, место нашлось только на Ваганьковском кладбище. Вышло так, что актер действительно отдал свое место другу.

Спасенный Сталиным

ОКОНЧИВ школу, БэФэ отправился работать на завод. И, как это часто бывает, случайно заглянул на занятия кружка художественной самодеятельности. Заглянул, да так там и остался. Вскоре был принят в театральное училище, а затем и в Саратовский драматический театр. Первой ролью знаменитого в будущем актера стал… вой собаки. В театре готовилась постановка чеховского «Вишневого сада». По замыслу режиссера по ходу действия из-за кулис раздавался протяжный собачий лай и вой.

«Я исполнял эту роль в течение сезона, — вспоминал сам Андреев. — Делал я ее со всей искренностью души человека, влюбленного в искусство. Я имел признание труппы. Все говорили: «Ах, как замечательно лает и воет эта собака». Сам по природе я был парень довольно озорной, отлично понимал их незамысловатую шутку, но здесь почему-то помалкивал и не приглашал родителей на очередной спектакль по контрамарке».

Ну а затем произошло то, что и должно было произойти. Отправившись с театром на гастроли в Москву, Андреев получил приглашение сняться в кино. Молодой человек стоял за кулисами и курил. В это время к нему подошли двое и поинтересовались, он ли актер Саратовского театра Андреев. Борис Федорович поначалу даже испугался, приняв собеседников за сотрудников пожарной охраны. «Если надо, я сейчас же затушу сигаретку», — сказал он. А в ответ получил приглашение прийти на киностудию. Режиссеру Ивану Пырьеву, набиравшему актеров для съемок фильма «Трактористы», молодой саратовец понравился. И Андреев получил свою первую звездную роль.

Ну а затем были «Большая жизнь», «Сказание о земле Сибирской», «Кубанские казаки», «Два бойца». И слава, почет, уважение и поклонение миллионов. Много лет спустя, рассказывая о тех годах, Андреев смеялся: «В СССР, кроме нас с Алейниковым, самым популярным был разве что Чарли Чаплин».

Естественным спутником славы стали многочисленные легенды, распространявшиеся об актере. И сегодня почти невозможно понять, что из них правда, а что вымысел. Хотя мифы, надо отдать им должное, иногда были довольно красивыми. Так, например, говорили, будто БэФэ однажды чуть не расстреляли. В 1941 году, придя с компанией в ресторан, актер ударил позволившего себе какой-то некрасивый поступок офицера НКВД. Андреева немедленно арестовали. Суд по законам военного времени был скор. И только личное вмешательство Сталина, собственноручно вычеркнувшего фамилию любимца из расстрельного списка, спасло актера. «Расстрелять мы его всегда успеем, — якобы молвил вождь. — А пока пусть гуляет…»

Сегодняшнему зрителю Андреев знаком прежде всего по роли Ильи Журбина в старом фильме «Большая семья», который периодически повторяют по телевидению. А в советские годы одной из удач актера считалась работа в картине «Оптимистическая трагедия» Самсона Самсонова. Партнером БэФэ, находившегося тогда уже в зените славы, был молодой Вячеслав Тихонов. В одной из сцен герой Тихонова, обвиняя персонаж Андреева в предательстве, должен был плюнуть ему в лицо. И никак этот эпизод у Тихонова не выходил. Тогда, поняв смущение молодого человека, Андреев отвел его в сторону и сказал: «Да не робей ты! Найди в моей харе что-нибудь противное и туда и плюнь».

Женат Андреев был, что называется, окончательно и бесповоротно. Режиссер Станислав Говорухин, снявший актера в своей картине «День ангела», так передает рассказ Бориса Федоровича о знакомстве с будущей женой: «Ехал БэФэ с Петром Алейниковым в троллейбусе. О чем-то спорил, и Алейников ему сказал: «Ну кто за тебя, лаптя деревенского, пойдет? Посмотри на себя». На что Андреев ответил: «Вот назло тебе женюсь. Первая девушка, которая войдет в троллейбус, и будет моей женой».

На остановке в троллейбус вошла компания ребят и девушек. Одна из них — чернобровая, кровь с молоком — приглянулась БэФэ. Кое-как познакомился, навязался провожать. Отец у нее оказался комиссаром милиции. Узнав, кто сватается за его дочь, он пришел в негодование: «Андреев?! Этот пропойца! Да никогда в жизни». А вскоре Галина Васильевна стала женой Андреева.

Несмотря на то, что для большинства зрителей он казался недалеким, Андреев был на самом деле очень начитанным и эрудированным человеком. «Он обладал уникальным литературным даром, — вспоминает Говорухин. — Как-то я звоню ему. «Приезжай, — говорит, — хочу тебе кое-что почитать». Я уж собрался было ехать, но тут вспомнил, что Володя Высоцкий просил его познакомить с Андреевым. Думаю, дай перезвоню БэФэ, предупрежу, что буду не один. В ответ услышал неожиданное: «Да ну его… к бабушке. Он, наверное, пьет». Я стал стыдить его: «Давно ли сам стал трезвенником?» А потом понял, что он просто стеснялся нового человека, да еще известного поэта.

Приехали мы на Большую Бронную, где БэФэ жил последние годы. Володе, чтобы понравиться человеку, много времени было не надо. Через пять минут они влюбились друг в друга, через десять меня перестали замечать. Короче, Андреев перестал стесняться Высоцкого, повел нас на кухню, заварил чай в большой эмалированной кружке и достал толстую, как Библия, кожаную тетрадь. «Я решил написать, — сказал он, — афористичный роман». И начал читать: «Лев открыл пасть, укротитель засунул в нее голову, и все зрители вдруг увидели, насколько дикое животное умнее и великодушнее человека». Мы с Володей аж взвизгнули от смеха. Андреев благодарно покосился на нас, прочел следующую фразу: «Древние греки никогда не думали, что они будут древними греками».

Через несколько минут мы уже не смеялись, а только стонали да корчились от душивших нас спазм. На прощание Андреев нас предупредил: «Вы, ребята, особенно не распространяйтесь. Шутка, острота — она знаете как… Пошла гулять — и уже хрен докажешь, что это ты придумал».

Финал, титры…

В ПОСЛЕДНИЕ годы жизни Андреев снимался мало. Как это часто бывает с создавшими выдающиеся образы актерами, Борис Федорович стал заложником своих ролей. И режиссеры, и зрители видели в нем в первую очередь этакого «человека из народа».

А между тем мечтой его жизни была роль Короля Лира, ради которой он прочел сотни книг о Шекспире, став почти настоящим шекспироведом. И когда Григорий Козинцев приступил к работе над «Лиром», ни у кого не было сомнений, кто станет играть главную роль. Однако Лира сыграл прибалтийский актер Юри Ярвет. Сын Бориса Федоровича Борис Андреев-младший вспоминает, как отец смотрел картину Козинцева: «Молча, стиснув зубы, не произнося ни слова. И лишь с последним титром прозвучал его окончательный приговор: «Замечательная работа…»

Отправляясь в апреле 82-го года в «кремлевку», Андреев взял с собой ту самую кожаную тетрадь. Работать над «афористичным романом», или «охренизмами», как он сам называл свои записи, актер не прекращал никогда. «24 апреля стояла чудесная погода, — вспоминает сын Андреева. — Дело, кажется, шло на поправку: накануне нам позвонили из лечебницы и сообщили, что состояние Бориса Федоровича значительно улучшилось, и его даже перевели из отделения интенсивной терапии в обычное.

Мы сидели в палате и болтали о всякой всячине, предвкушая скорую встречу по-домашнему. Когда собрались уже уходить, отец вдруг спросил: «Как вы думаете, почему это я лежал на площади у врат храма, а вокруг было много-много народа? Должно быть, приснилось. Ерунда какая-то».

Сколько ни упрашивали, он настойчиво вызвался нас проводить — хотя бы до коридора. Огромный и добрый, стоял, заслонив дверной проем, и глядел, как мы уходили. Нет, не мы. Тогда от нас уходил он. Вечером, в половине одиннадцатого, позвонила лечащий врач… В это не хотелось, нельзя было поверить».