Сайт: People's History

Статья: Достоинство и честь

Кумир моих счастливых дней,

Любимый и желанный,

Мне не забыть судьбы твоей,

Таинственной и странной.

Николай Некрасов

Последние дни ее жизни – нестерпимая боль и страдания. Она металась в бреду. Изредка приходя в себя, говорила: "Ах, как не хочется умирать. Жизнь так прекрасна…" Поклонники, друзья, искренно ее любившие, стремились повидать больную, но она не позволяла – "Нет, они уже не узнают меня…" 19 апреля 1841 года актриса императорского Александринского театра Варвара Николаевна Асенкова скончалась. Ей только что исполнилось 24 года.

Метрическое свидетельство сухо сообщает: "незаконорожденный младенец Варвара родилась 1817 года, апреля 10 дня". Мать Вареньки, известная артистка Александра Егоровна Асенкова, несколько лет прожила в "гражданском браке" с офицером Семеновского полка Николаем Ивановичем Кашкаровым. Семеновский полк славен был вольнолюбием, гуманным отношением к солдатам: телесные наказания здесь не применялись. Все это сильно раздражало начальство. После назначения командиром полка печально знаменитого своей грубостью и жестокостью полковника Шварца в полку вспыхнуло восстание. Кашкаров "позволил себе слушать жалобу, скопом принесенную на полкового командира". Кроме того, он скрыл список зачинщиков, поданный ему фельдфебелем. Приговор военного суда о лишении Кашкарова "чести, имения и живота" означал смертную казнь. Однако Николай Иванович был переведен в армейский Бородинский пехотный полк и отличился в персидском походе. По возвращении с войны Кашкаров женился на дочери бывшего коменданта Бобруйской крепости. Незаконное семейство было забыто.

Варенька почти не помнила отца, а он не напоминал о себе. Но ранка ныла. Мир не без "добрых" людей, они нет-нет да и напоминали Варе о "незаконности" ее появления на свет.

Ребенок, большую часть времени проводивший за кулисами, просто-таки обязан был влюбиться в театр. Варенька же, по свидетельству одного из ее биографов А.М. Брянского, "в детские годы не обнаружила ни малейшей склонности к сцене". Более того, в театральной школе она проучилась меньше двух лет; преподаватели, отмечая ее красоту и грациозность, не находили у Асенковой-младшей "никаких способностей" и пророчили ей будущее жалкой статистки с ничтожным жалованьем. Мать забрала Варю из школы и определила в один из лучших пансионов Петербурга.

Через три года девушка объявила Александре Егоровне, что в пансион не вернется, потому что плата за обучение непомерно высока для их многодетной семьи, и она намерена поступить в театр, чтобы содержать себя и помогать родным. Знаменитый актер Иван Иванович Сосницкий внял мольбам Александры Егоровны и согласился заниматься с девушкой сценическим мастерством. Ученица нежданно проявила необычайные способности, и Сосницкий назначил Вареньке дебютировать в день своего ближайшего бенефиса – 21 января 1835 года.

"Выходила замуж по расчету, оказалось – по любви". Именно так складывались отношения Варвары Асенковой с театром. "На мне оправдалась пословица "стерпится–слюбится", – как-то обмолвилась актриса, – и я вскоре страстно полюбила театр".

Несмотря на незавидный репертуар бенефиса Сосницкого, дебютантка оказалась неотразима. Легкая, пластичная, изменчивая, она мгновенно обжила сцену и летала по ней, как пальцы виртуоза-пианиста по клавиатуре фортепьяно. О диаманте, засверкавшем на сцене Александринского театра, доложили царю. Николай I на следующий же день приехал в театр. После спектакля он зашел за кулисы и сказал юной актрисе, что она игрой своей доставила ему истинное удовольствие. А пристальный взгляд императора явственно давал понять, что прекрасные глаза, точеный профиль и тонкий стан дебютантки он тоже оценил по достоинству. Через несколько дней Варваре Асенковой были "всемилостивейше пожалованы" бриллиантовые серьги.

В театре расценили подарок государя как аванс за сердечное расположение. Сюжет сей пошлой пьески был хорошо знаком молоденьким актрисам и танцовщицам, некоторые не видели в том ничего зазорного. Только не Асенкова. Вероятно, с ней вели переговоры царские сводники, но успеха не добились. Николай отказа не забыл. Спустя год, когда Варвара Асенкова стала ведущей актрисой театра (критика и зрители заходились от восторга), ее мать попросила прибавить дочери жалованье. Государь, как мелкий лавочник, наказал гордячку рублем. Вердикт гласил: "…никакой прибавки сделано быть не может, ибо по собственному отзыву Государя Императора она никаких успехов не сделала".

К сожалению, современники актрисы чаще всего описывали впечатления, "произведенные игрой г-жи Асенковой". Особенность, уникальность ее дарования невероятно трудно определить по отзывам критики той поры. Да, Варенька Асенкова стала "королевой водевиля" – она с успехом играла героинь, но любимыми стали мужские роли. (Перевоплощение было поразительным.) Да, глупейшие марионеточные персонажи актриса превращала в живых людей: "Она умела смешить публику до слез, никогда не впадая в карикатуру". Но Асенкова начала тяготиться всеми этими сотни раз сыгранными "девушками-гусарами", Минами, Мирандолинами и Генриеттами… "Ролями мальчиков она уже очень скучала и играла их неохотно". Варенька задумывалась над словами великого Щепкина, обращенными к ней: "…утешьтесь, вы в "Полковнике старых времен" были так хороши, что гадко было смотреть".

Актриса знала, что истинные друзья угадывали в ней силу серьезной драматической актрисы. Исследователи творчества Асенковой "за отсутствием достаточного материала" вынуждены обойти молчанием исполнение актрисой ролей Марьи Антоновны в "Ревизоре" и Софьи в "Горе от ума". А вот шекспировскими образами – Офелии и Корделии – Асенкова бросила вызов завязшему в штампах театру. Она отказалась от натужного пафоса, от декламации с форсированным голосом, подкрепленной чрезмерной жестикуляцией. Актриса настояла, чтобы провести сцену сумасшествия Офелии без сопровождения оркестра, как того требовал канон. Ее Офелия была печальной, трогательной и бесконечно несчастной девушкой, а не беснующейся. Догадывалась ли Варенька Асенкова, что не просто играет, как велит актерская натура, а изгоняет с русской сцены позерство, искусственность и жеманство? Бог весть! Сердце у нее было умное. Но разодранное. В клочья.

Простодушное дитя, она и предположить не могла, что ожидает ее в театральном закулисье. Черт знает что, шептались злопыхатели, красива, молода, талантлива! – и ни одной видимой связи. Не плетет интриг, не завидует, отвергает богатых и именитых соискателей руки и сердца. Так не бывает! Как им объяснить, что грех был ей гадок? Что разгулу "актерок" с великосветскими щеголями она предпочитала тихие семейные праздники, изредка выезжая во французский театр и балет? Что, став кормилицей семьи, уставала до изнеможения, давая по два-три спектакля в день?

Отвергнутые воздыхатели слали ей непристойные пасквили, распространяли сплетни, мол, актриса находится в отлучке по причине очередной беременности… Некий кавказский князь пытался украсть Асенкову прямо у выхода из театра. Благо кучера театральных карет вовремя пришли ей на помощь. Другой, доведенный до исступления поклонник, ворвался в ее дом и изрезал кинжалом мебель. Еще один "почитатель таланта" бросил шутиху, желая изуродовать лицо актрисы . К счастью, промахнулся. На одном из спектаклей компания молодых людей устроила Асенковой публичную травлю, ей пришлось выслушать "самые непечатные, цинические выражения". Она не смогла продолжить игру. Разрыдавшись, убежала за кулисы.

Что могла противопоставить молоденькая девушка домогательствам, сплетням и интригам? Только честь и достоинство. А физические силы иссякали. С весны 1838 года у Асенковой открылась чахотка. Болезнь наступала неотвратимо. 16 февраля 1841 года она в последний раз появилась перед публикой, с блестящими глазами и раскрасневшимися щеками. Но радоваться было нечему. Глаза блестели от лихорадки, румянец оказался зловещим признаком близкого конца.

Тысячи людей, несмотря на проливной дождь, шли за погребальной каретой. Многие плакали. Молодой литератор Николай Некрасов, бывавший в доме у Варвары Николаевны и посвятивший ей несколько своих стихотворений, написал на полях черновика стихотворения "Памяти Асенковой": "…помню похороны, – похожи, говорили тогда, на похороны Пушкина: теперь таких вообще не бывает".