Сайт: People's History

К столетнему юбилею Художественного театра вышла субъективно написанная и субъективно составленная, хотя и роскошно изданная, энциклопедия МХАТа. Талантливый театральный критик Инна Соловьева опубликовала новую долгожданную книгу "Ветви и корни", раскрывающую историческое пространство великого театра. На экранах телевизионного канала "Культура" - передачи цикла "Тайны портретного фойе", посвященные предстоящему юбилею.

Смотрю одну из них, об актерах старого Московского Художественного театра. Ведущий программы Анатолий Смелянский подходит в фойе к портрету Лидии Михайловны Кореневой и рассказывает, как язвительно и безжалостно ее описал Булгаков в знаменитом "Театральном романе" - с нее написана бессмертная Людмила Сильвестровна Пряхина, которая бросалась в ноги к Ивану Васильевичу и до смерти напугала несчастного кота, взлетевшего от фальшивой истерики на тюлевую занавеску.

У Кореневой действительно был очень трудный характер. Она была нервна и истерична. Булгакова она раздражала. Его вдова, Елена Сергеевна Булгакова, записывала в своем дневнике после генеральной репетиции "Мольера": "Очень плоха Коренева (Мадлена - совершенно фальшивые интонации)". Сын Качалова, Вадим Васильевич Шверубович, написавший замечательную книгу "В старом Художественном театре", назвал ее "самой капризной актрисой Художественного театра". Все так.

Но Коренева была и одной из самых прославленных актрис своего времени, ее любила старая русская интеллигенция. Ее Верочка в "Месяце в деревне" навсегда осталась в истории МХАТа.

На роль Верочки были назначены две актрисы: Алиса Коонен и Лидия Коренева. В своих воспоминаниях Коонен пишет, что не любила роль Верочки и не хотела ее играть. "Мне казалось, что Коренева гораздо больше, чем я, подходит к Верочке, и я прямо заявила об этом Константину Сергеевичу. Душа у меня к Верочке не лежит, и я начала придумывать всевозможные предлоги, ссылаясь то на нездоровье, то на зубную боль, чтобы не бывать на репетициях, надеясь на то, что Константин Сергеевич в конце концов махнет на меня рукой. Но Константин Сергеевич, как всегда твердый и упорный в своих решениях, время от времени начал вызывать меня к себе в Каретный ряд на отдельные занятия".

Работа шла очень трудно. В итоге Станиславский все-таки предпочел Коонен Кореневу.

Книппер-Чехова репетировала роль Натальи Петровны. Станиславский отмечал в записной книжке: "Книппер и даже Коренева пришли после перерыва уже с самомнением. Кротость исчезла, заменившись капризом. Вместо дымки появились сентиментальность, театральная неискренность и грубое прямолинейное непонимание психологии человека".

Шел 1909 год. Добужинский из Петербурга присылал эскизы костюмов. Станиславский долго занимался Кореневой и Книппер-Чеховой. Декорации Добужинского восхищали его. Немирович-Данченко, посмотрев декорации, писал жене, что они бесподобны. После просмотра первых двух актов восторженно отозвался о Кореневой. Пьеса шла в работе тяжело, с огорчениями, с неудачами.

Премьера состоялась 9 декабря 1909 года, и успех был громадный. Художественный театр доказал, что драматические произведения Тургенева сценичны. Ермолова после премьеры отзывалась о спектакле с восторгом: "Дивная, идеальная постановка", особенно ее очаровали Станиславский - Ракитин и Коренева - Верочка.

Добужинский был счастлив, он был влюблен в Кореневу, рисовал ее; каждое утро во время репетиций посылал ей роскошные букеты цветов, они стояли у нее в гримуборной. В театре говорили, что он потерял голову.

В эмиграции Добужинский написал воспоминания, они пролежали 20 лет, прежде чем были опубликованы. В них художник рассказывает о работе над "Месяцем в деревне", о том, как он старался выразить лирическое начало, как Станиславский стремился избежать какой-либо подчеркнутости. То были годы сближения Художественного театра с "Миром искусств", за период с 1909 года по 1917-й в театре работали Добужинский, Рерих, Бенуа, Кустодиев. Добужинский особенно был близок театру. Он сжился с пьесой (репетиций было 114), актеры становились для него больше, чем простые исполнители ролей. Он верил в Ракитина - Станиславского, Наталью Петровну - Книппер-Чехову и особенно в Кореневу - Верочку. Спектакль стал событием в истории театра, это был его триумф. Максимум духовной выразительности в игре, проникнутой тургеневской лирикой.

Из исполнителей больше всего хвалили Кореневу. Почитателей у нее, женщины и актрисы, было несметное количество. Добужинский не пропускал ни одного ее спектакля, продолжал делать портреты Кореневой; ее рисовал Сомов, она пленяла воображение своей природной элегантностью, изысканностью и таинственной капризностью манер, хотя с ней совсем было непросто в отличие, например, от Книппер-Чеховой, с которой всем было хорошо и весело.

Когда Станиславский решил включить в репертуар тургеневские пьесы "Провинциалка", "Нахлебник", "Где тонко, там и рвется", он вновь пригласил Добужинского. 5 марта 1912 года состоялась премьера тургеневского спектакля. Коренева играла в "Нахлебнике" Ольгу Петровну, режиссером был Немирович-Данченко. В этот вечер вместе с "Нахлебником" шли "Провинциалка" и "Где тонко, там и рвется". Коренева пленяла необыкновенной естественностью, мягкостью и молодостью. В ней была загадочность и удивительная красота. И, как впоследствии писал Добужинский, "исключительный драматический талант".

Еще в период работы над "Месяцем в деревне" Станиславский писал Немировичу-Данченко: "Очень хочу какой-нибудь роли для Кореневой".

А на фотографии, подаренной ей в мае 1912 года, надписал: "Милой Лидии Михайловне Кореневой. Я вас очень люблю, поэтому и часто ссорюсь. Я хочу вам добра, поэтому и пристаю. Когда разлюблю - перестану ссориться и приставать и буду говорить комплименты. Сердечно преданный К. Станиславский".

В 1910 году два вечера подряд на сцене театра шли "Братья Карамазовы", поставленные гениальным Немировичем-Данченко, чьи заслуги по сей день преуменьшаются новыми знатоками МХАТа. Коренева играла Лизу Хохлакову.

После первого вечера премьеры знаменитого спектакля Ольга Леонардовна Книппер-Чехова писала Марии Петровне Лилиной: "Из женщин первым номером Коренева - очаровательная, нежная, хрупкая статуэтка. Вывозят ее в кресле, вся в белом, точно облако лежит белое платье старинного шитья. На тоненькой шейке прелестная рыжеватая, вся в завитках головка с черной бархоткой, и все это на фоне синего кресла: вытянутые атрофированные ноги в белых мягких башмачках, это внешность. Образ дает преинтересный - больная, с повышенной нервностью, уже с надрывом в душе, богатая избалованная девочка, чувствующая всю красоту и глубину Алешиной души, жаждущая какой-то большой жизни, больших чувств, но вся надорванная, истеричная, бесенок".

Коренева в "Месяце в деревне" и "Братьях Карамазовых" - это особые страницы в истории нашего театра. В те далекие годы зрители ощущали в ней наивную безжалостность юности, прелесть и тайну. До революции она играла очень много: Зинку в "Мизерере" Юшкевича, Ольгу Петровну в "Нахлебнике" Тургенева, Сольвейг в "Пер-Гюнте", Лизу в "Горе от ума", Марью Антоновну в "Ревизоре", Аню в "Вишневом саде". Снималась в кино, открытки с ее лицом продавались в киосках, но вся ее жизнь была связана с Художественным театром.

Истинная громадная слава пришла к Кореневой после "Братьев Карамазовых" и роли Лизы в "Николае Ставрогине", инсценировке романа "Бесы" Достоевского. Достоевский был особенно близок ее дарованию.

Она играла во всех постановках Достоевского на сцене Художественного театра: полубезумную Татьяну Ивановну в "Селе Степанчиково", позднее в "Карамазовых" играла не только Lise, но и Екатерину Ивановну и сама призналась, что Достоевскому обязана высокими минутами подъема, которые испытала на сцене. Коренева была идеальной актрисой для воплощения женских образов Достоевского.

Но Станиславский и Немирович-Данченко ценили в ней и ее комедийное дарование, любовь к острому сценическому рисунку. Летом 1916 года Мчеделов и Коренева гостили в имении Стаховича Пальны, он репетировал с ней Глафиру, театр собирался ставить "Волки и овцы". Тот самый Стахович, которого любили Станиславский и Марина Цветаева.

Если бы Коренева больше ничего не сыграла на сцене Художественного театра, кроме Достоевского и Тургенева, то уже следовало бы найти слова уважения к ее памяти, особенно в телевизионной передаче, рассчитанной на массового зрителя. Ведь это имя сегодня известно только знатокам истории МХАТа, а актриса заслуживает того, чтобы о ней узнал широкий круг любителей театра. И право, здесь лучше было бы цитировать не Шверубовича и Булгакова (при всем уважении к ним), а, например, Станиславского. Вот строки из его письма Лужскому в 1916 году: "Надо поправляться Кореневой, так как на ней лежит огромная ответственность. На ней и текущий и будущий репертуар".

Ее отличало чувство стиля и редкий артистизм. Период с 1904 по 1920 год - время ее невероятной славы. В те годы Лидия Михайловна Коренева, красавица с изысканным, твердым, мечтательным и породистым лицом, была знаменитой актрисой Художественного театра.

После революции все стало меняться в ее жизни. Она репетировала весной 1918 года Блока "Розу и крест", спектакль не вышел (работа над ним начиналась еще перед революцией), в сезон 1920-1921 годов, ее ввели на роль Елены Андреевны в "Дяде Ване", играть после Книппер-Чеховой было нелегко, это не было ее большой удачей. Начинался новый период в жизни актрисы. Уходила молодость, расставаться с молодыми ролями она не хотела. Талант ее очень трудно находил себя в непредвиденных обстоятельствах. Но драма ее жизни была впереди.

На гастролях в Америке она играла Елену Андреевну в "Дяде Ване", Наташу в "На дне", Lise в "Братьях Карамазовых", тосковала по России, нервничала. О.Л. Книппер-Чехова писала из Нью-Йорка в марте 1923 года: "Мы ютимся втроем в единственной уборной внизу: Коренева, Пашенная, иногда Шевченко и я. Ой, как это утомительно". Быть рядом с Лидией Михайловной было нелегко. Но играла она в этот период еще много, успешно, и дело составляло для нее смысл жизни.

В Париже в декабре 1922 года Станиславский надписал еще на одной фотографии, подаренной Кореневой: "Милому другу Л.М. Кореневой. Знаю, что Вы одна из тех немногих, которые умеют любить не только себя в искусстве, но и самое искусство. Знаю, что Вы работаете для самоусовершенствования. Знаю, что Вы умеете понимать сущность того, что дает МХАТ. За это все я Вас люблю и иногда воюю. Ваш К. Станиславский".

Самым близким ей человеком в театре оставалась Мария Петровна Лилина, жена Станиславского. В 30-е годы в доме Константина Сергеевича Коренева была своим человеком. В годы войны она не уезжала из Москвы и оставалась рядом с Лилиной, когда Мария Петровна умирала летом 1943 года. (У нее была саркома, сначала ампутировали ногу, потом руку. "Надо придумать такой ужас в конце такой светлой жизни", - писала Книппер-Чехова.) Коренева оказалась очень верным другом.

Близость к семье Станиславских не способствовала сближению ее с Вл. Немировичем-Данченко. В одном из писем 1924 года Владимир Иванович в раздражении называл Кореневу в числе тех, кому не доверял. Однако когда Лидия Михайловна вернулась в Россию после гастрольной американской поездки МХАТа, длившейся два года, Немирович-Данченко предложил ей немедленно приступить в его Музыкальной студии к репетициям "Манфреда" с Качаловым (спектакль не состоялся). В родном театре актриса получила роль Харловой, жены майора в пьесе Тренева "Пугачевщина". Роль была ей чужда.

При возобновлении "Вишневого сада" Коренева вышла на сцену Варей, последний раз сыграв ее в юбилейном спектакле МХАТа в 1948 году, когда отмечали 50-летие театра (тогда игрался только третий акт). Это была, может быть, последняя ее художественная удача, Варя - Коренева с ее безответной любовью к Лопахину, к мамочке, Ане, вишневому саду порой вызывала в зрительном зале спазмы в горле. Коренева играла столь пронзительно, что долгие годы ее героиня оставалась неповторимой Варей на русской сцене.

В декабре 1929 года Коренева сыграла Зинаиду в "Дядюшкином сне". Лидии Михайловне было за сорок, играть молодую красавицу Зину было уже поздно. Репетиции шли очень трудно. Длились они почти два года. Сначала репетировала Ксения Котлубай под руководством Лужского, затем Лужский отошел от работы, режиссуру взял на себя Сахновский, и только с октября 1929 года Немирович-Данченко приступил к репетициям. Роль сразу пошла. Вл. И. Немирович-Данченко летом 1930 года писал К.С. Станиславскому во Францию: "В конце концов спектакль получился недурной. Ольгу Леонардовну удалось ввести в некое русло. И иногда она была блестяща. Великолепно получился и покойный Синицын (он играл Мозглякова, 28 мая 1930 года этот талантливейший артист покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна третьего этажа. - В.В.), Хмелев вообще актер необыкновенно капризный и почти истеричный - плакал еще на генеральных и премьерах, но постепенно сложился в хорошего Князя. Коренева нравилась немногим, а мне нравилась".

Зинаиду Коренева играла лет десять, и только в сезоне 1938-1939 годов на роль Зинаиды ввели А.И. Степанову. Станиславскому Коренева - Зинаида резко не нравилась.

Ролей становилось все меньше и меньше. Время ее уходило. Неудачный для нее и театра булгаковский "Мольер", потом спустя годы "Тартюф", где она сыграла Эльмиру в режиссуре Кедрова, - и больше ничего. Театру она становилась не нужна, ее побаивались, знали об ее капризах, дурном характере, с годами он становился еще труднее. Она по-прежнему приходила играть Даму, приятную во всех отношениях, в "Мертвых душах", но это была эпизодическая роль, и доигрывала Варю.

Ее часто видели в Большом зале Консерватории, она любила музыку. Статная, с идеальной фигурой, совершенно седая, с породистым аристократическим лицом, все еще красивая, элегантная (она замечательно одевалась всю жизнь), Коренева не знала куда себя деть.

Спустя двенадцать лет после затянувшейся паузы она получила роль Звездинцевой у Кедрова в "Плодах просвещения". Это был спектакль высокой режиссерской культуры и отточенного зрелого актерского мастерства. Но Коренева играла ниже своих возможностей, она шла от образа, а не от логики действия. Режиссер просил ее не играть взволнованность, не выключаться из событий, из той системы взаимодействия, которая была нужна для воплощения общего замысла спектакля, но она не слушала его. В результате пропадала острота конфликта, развитие действия падало вниз. Потом, в 1957 году, ее ввели на крошечную роль графини Вронской в "Анне Карениной". Это была последняя работа актрисы на сцене театра, которому она отдала жизнь.

Жила Лидия Михайловна очень замкнуто и одиноко в Староконюшинном переулке. Рядом с ней была квартира артиста МХАТа Михаила Горюнова, сына знаменитого вахтанговского актера, и актрисы МХАТа Бендиной. Михаил Горюнов, кажется, был единственным человеком, кто бывал у Лидии Михайловны в этот период. Видел картины Добужинского на стенах, рисунки Сомова и других - ее многие рисовали.

В 1955 году новый директор МХАТа Солодовников сделал попытку вывести ее на пенсию. Он собрал в кабинете Немировича-Данченко президиум Художественного совета МХАТа и предложил сократить труппу. Предложение смутило членов президиума. Длинный перечень тех, кто показался дирекции не нужными театру, включал Книппер-Чехову и Кореневу.

А.К. Тарасова категорически возражала против вывода на пенсию Книппер-Чеховой, Солодовников убеждал собравшихся, что Книппер-Чехова и Коренева будут почетными членами труппы, будут пользоваться равными правами со всеми остальными, но переубедить президиум ему не удалось.

В 1958 году ее все-таки вывели на пенсию, ей было 73 года. Она была глубоко оскорблена тем, что ее отлучили от любимого театра, которому отдала жизнь. В театре она больше не бывала. Примириться с тем, что она никому не нужна, было невыносимо горько.

Как она жила оставшиеся ей еще 25 лет после ухода из МХАТа, мало кто знает. Громкая слава знаменитой актрисы была позади. Беда была в том, что у нее не было перехода на возрастные роли, стиль ее исполнения принадлежал другой эпохе, она была по природе очень консервативным человеком. Но при всем понимании этого невозможно согласиться с тем, что она была отринута театром, без которого ей незачем было жить.

Она была честна и бескомпромиссна. В театре помнили, что когда в конце 40-х годов из театра увольняли режиссеров Ворошилова и Кнебель (в стране шла разнузданная кампания космополитизма), на защиту кинулись только две старые актрисы: Книппер-Чехова и Коренева. Правила жизни, привитые в начале века, соблюдались ими неукоснительно.

Ее видели на похоронах Тарасовой, но стояла она у входа и в зрительный зал не вошла.

В 1982 году в театре раздался телефонный звонок, и незнакомый голос сообщил, что умерла Коренева. Ей было 97 лет. МХАТ организовал похороны, но проводить старую актрису пришло несколько человек, впрочем, это случилось летом, в июле, театр был в отпуске. В нешелохнувшейся тишине у гроба думалось о том, что ушла последняя представительница старого Художественного театра того времени, которое ныне составляет славу России.

Сегодня ее вспоминают только как прообраз Пряхиной из булгаковского "Театрального романа". И эта несправедливость преследует ее уже после смерти, как будто не было в ее жизни знаменитых и непревзойденных героинь Достоевского и Тургенева в начале века, не было той славы, которая шумела вокруг ее имени, и капризно-пленительного холеного лица, которое осталось на портретах Мстислава Добужинского.

Исходный текст: "Театральный дождь", серия "Мир искусств" No.4, 1998.