Сайт: Аргументы И Факты

Статья: Джамалуддин, сын Шамиля

В 1858 году, незадолго до взятия укрепленного аула Гуниб русскими войсками и пленения Шамиля, на Кавказе побывал Александр Дюма. Отправляясь в Россию, автор «Трех мушкетеров» обещал парижской публике поведать подлинную историю знаменитого имама и даже встретиться с ним лично.

В полевом лагере Нижегородского драгунского полка на Кавказской укрепленной линии чествовавшие гостя из Франции русские офицеры рассказали ему романтическую историю старшего сына предводителя восставших горцев, носившего имя Джамалуддин, которого сами хорошо знали. Чуть больше трех лет назад он служил поручиком в уланском Литовском Его Императорского Высочества великого князя Михаила Павловича полку! Александр Дюма надеялся добраться до высокогорного аула Карата на границе Чечни и Дагестана, где жил и совсем недавно умер этот молодой человек. Его необычная судьба достойна пера романиста.

«Бой был ужасный»

1839 ГОД. Посетивший Кавказ император Николай I, возмущенный необычайным усилением власти Шамиля и абсолютным бездействием тогдашнего наместника генерал-адъютанта барона Г. В. Розена, приказывает его преемнику графу Е. А. Головину срочно покончить с поднявшим зеленое знамя газавата (священной войны с неверными) имамом. Собрав все силы, Головин отправляет в поход карательный корпус под командованием генерала П. Х. Граббе. Цель экспедиции — Авария, а точнее — горная вершина Ахульго, где устроил себе резиденцию вождь мятежников. Император тешит себя надеждой, что, овладев этой горой и разорив столицу Шамиля, русские войска лишат его силы и влияния, а еще лучше, если возьмут в плен. Трудна дорога на Ахульго. На каждом шагу — засады, завалы. Налеты стремительного и неуловимого противника… Граббе шлет к горцам парламентера с воззванием, в котором предлагает добровольно признать над собою власть императора, обещая взамен великие привилегии. Ответ Шамиля немногословен и дышит презрением: он не принимает поставленных условий.

И вот Граббе стоит под горной крепостью, где засело до 10 тысяч человек. Немедленный штурм сулит огромные потери, и Павел Христофорович решает начать с осады. Однако прошедшие три месяца не изменили положения. Нервы у генерала сдают. Он решается послать полки на приступ, затем еще и еще. Войска всякий раз с большими потерями отступают. Однако у защитников горной твердыни кончается продовольствие, затем вода. Почти половина их уже погибла, а другую косит эпидемия оспы. В середине августа Шамиль предлагает переговоры. Граббе согласен, но сразу ставит условие: вождь сначала пришлет к нему в аманаты (заложники) своего старшего сына Джамалуддина.

Когда изможденного и испуганного восьмилетнего мальчугана приведут в палатку генерала, он усадит его за стол с яствами и, жалостливо наблюдая, как тот поглощает пищу, через адъютанта передаст войскам короткое слово: «Штурм!»

«Бой был ужасный, — докладывает впоследствии наместнику Граббе. — До полутора тысяч человек решились умереть и на предложение капитуляции отвечали выстрелами из винтовок и ударами кинжалов».

К концу четырехдневного сражения Граббе спешит отрапортовать наместнику Головину о полной победе. Но генерал глубоко заблуждался. Война с Шамилем займет еще ровно два десятилетия. Имам уйдет со вторым сыном Гази-Магомедом, когда штурмующие ворвутся в последнюю пещеру горы Ахульго, пробравшись тайной тропой, а потом сумеет преодолеть считавшееся непроходимым ущелье Аварское Койсу.

За оборону горной крепости Шамиль заплатил свободой старшего сына, жизнями жены, младшего сына, сестры. Здесь его ненависть к русским еще более окрепла и стала единственным всепоглощающим чувством. Теперь многие годы он будет жить только ею.

Без права переписки

СУДЬБОЙ привезенного в Петербург первенца горского вождя распорядился лично Николай I. Его определили сначала в Александровский корпус в Царском Селе, куда помещали совсем маленьких мальчиков, потерявших родителей-дворян, как правило военных, затем перевели в Первый кадетский корпус, готовивший будущих офицеров.

Несмотря на витавший в корпусе дух казармы, можно сказать, что Джамалуддин попал в хорошие руки. Дисциплина и порядок здесь и в николаевское время не были чересчур изнурительными, а педагоги оказались умными, чуткими людьми. От сына горского вождя не требовали перемены мусульманской веры, разрешали носить черкеску с газырями и кинжал у пояса, наукам же обучали всерьез. Он не был на особом положении, но за ним, конечно, присматривали. Ведь сын злейшего врага государя воспитывался вместе с отпрысками августейшей фамилии!

В 1847 году Джамалуддин писал отцу: «Здравствуйте, дорогой и неоцененный мой родитель. В продолжение восьми лет нашей разлуки я не имею никакого известия о вас… Молчание ваше сильно огорчает и беспокоит меня и даже служит причиною, что я не могу учиться так, как следовало бы при всех тех средствах, которые я имею по милости Монарха Русского… Я провожу время приятно и с большою для себя пользою. Еще раз умоляю вас, любезный батюшка, напишите мне хотя бы несколько строчек…»

Шамиль никогда не получит ни это письмо сына, ни другие его послания. Историки обнаружили письмо Джамалуддина в архиве Отдельного корпуса жандармов, из чего следует, что оно просто не было отправлено.

Если сын ничего не знал об отце, то до Шамиля доходили слухи о том, что происходит с Джамалуддином. В решении Николая воспитать из его первенца российского офицера имам усматривал жестокую насмешку над собой и мстил изо всех сил. В мае -июне 1842 года он расквитался с генералом П. Х. Граббе, в пух и прах разбив его 10-тысячный отряд под Герзель-аулом. Павел Христофорович, потерявший в ичкерийских лесах 1700 солдат, 66 офицеров и весь обоз, спасся чудом. Летом 1845 года Шамиль разгромил наголову экспедиционный корпус нового наместника графа Михаила Воронцова, предпринявшего по примеру своих предшественников поход на новую столицу имама аул Дарго.

Тем временем подросшего Джамалуддина императорским приказом произвели в корнеты и отправили служить в уланский Литовский Его Императорского Высочества великого князя Михаила Павловича полк.

«Мой дорогой и любимый Джамми»

НАЗНАЧЕНИЕ совпало с переводом полка из Польши в Россию. Литовские уланы вступили в древний Торжок, который по тому времени был широко известным городом. Он славился, в частности, гостеприимством именитых горожан, среди которых пальму первенства держал богатый дом Олениных. Глава семейства А. Н. Оленин многие годы возглавлял Академию художеств, был принят при дворе и водил сердечную дружбу со светилами русской культуры. А среди его внучек выделялась ангельской красой родившаяся в 1832 году Лизанька. На руках ее носил Александр Пушкин, отечественной словесности обучал Иван Андреевич Крылов, уроки рисования давал автор «Последнего дня Помпеи» Карл Брюллов. Уланы быстро стали завсегдатаями оленинской гостиной. Но только один из них избегал позы и вина, держался просто и естественно, говорил сдержанно, тщательно подбирая слова, а на поясе носил большой кинжал.

— Кто этот загадочный корнет? — заинтересовалась Елизавета Оленина.

— Джамалуддин, сын Шамиля.

— Как, неужели того самого?

— Да, он — старший сын кавказского имама.

Еще больше девушка поразилась, узнав, что молодой человек в черкеске мечтает о карьере ученого, увлекается высшей математикой, что более всего на свете волнуют его пока еще неразгаданные тайны электричества. Лизанька познакомилась с необычным уланом и сразу же завладела его сердцем. Молодые люди объяснились. Отец Лизаньки был рад выбору дочери. Ему нравилось, что Джамалуддин — не вертопрах и, возможно, когда-нибудь станет известным ученым. Их грядущий брак одобрил сам император, пообещав Оленину, что будет посаженым отцом на свадьбе. В знак монаршего благоволения он произвел жениха в поручики.

В изысканном аромате глициний, под белоснежными колоннами старинного особняка сладостной музыкой звучали для Джамалуддина нежные признания прелестной Лизаньки:

— Джамми, мой дорогой и любимый Джамми!

— Мне выпало великое счастье, — вторил ей возлюбленный, — оказаться вдали от той страшной войны, что ведет мой отец, обрести в России свой дом, найти дорогу к прекрасным знаниям и встретить тебя.

Слухи о предстоящей свадьбе докатились до Шамиля. Одна мысль о том, что русская аристократка станет женой его сына и, наверное, родит ему детей, приводила имама в неистовство. Как не допустить этого позора?

Выкуп

КРЫМСКАЯ война 1853 — 1856 годов отвлекала русские войска на Кавказе от охоты за Шамилем. И он воспользовался ситуацией.

Летом 1854 года имам велел своему среднему сыну Гази-Магомеду идти на Грузию, разорить Цинандали и взять заложников познатнее для последующего торга с русским царем. Предмет торга был очевиден: Шамиль хотел вернуть сына.

«Воздух наших гор сделает его снова аварцем, — говорил он, — и я передам ему священное знамя войны с неверными».

Гази-Магомед исполнил волю отца. В Кахетии ему удалось захватить большой обоз, в котором с детьми и гувернерами ехали в Тифлис княгини Чавчавадзе и Орбелиани, близкие к царской фамилии. Обменять их Шамиль соглашался только на Джамалуддина, потребовав, впрочем, еще и миллион рублей золотом.

— Видит Бог, я желаю тебе только добра, — объяснял вызванному в Зимний дворец сыну имама Николай I. — Но твой отец неуступчив. Он требует твоего немедленного возвращения. Прости, ссориться с грузинскими князьями мне не с руки.

— Позвольте мне хоть на день съездить в Торжок! — умолял государя несчастный влюбленный.

— Прямо на Кавказ! — был непреклонен император.

Обмен состоялся весной 1855 года. Шамиль сначала был несказанно рад, что ему удалось вернуть старшего сына, но очень скоро в нем разочаровался. Джамалуддин стал совсем чужим. Он нисколько не разделял убеждений отца о целях и смысле кровавого газавата, а после неоднократных просьб сына о примирении с царем Шамиль и вовсе стал чуждаться Джамалуддина.

Лиза Оленина тем временем из далекого Торжка следила за судьбой своего возлюбленного и с возвращавшимися из отпуска на Кавказскую войну офицерами слала ему любовные письма. Зоркие мюриды Шамиля перехватывали их.

Джамалуддин и сам стремился вернуться к предмету своей страсти. Через лазутчика ему удалось установить связь с нижегородским драгуном Алешей Олениным, братом Лизаньки. Из дагестанских гор в русский лагерь пришла записка на французском языке.

Джамалуддин просил встретить его на передовом рубеже с проводником, которого он вышлет. Глухой ночью, поставив на карту жизнь, лихой драгун Оленин поскакал на помощь кавказскому другу. Но когда до цели было уже недалеко, его перехватил новый гонец от Джамалуддина. Сын имама извещал, что отец проведал о задуманном побеге и выставил засаду, а значит, их предприятие провалилось.

В наказание за попытку к бегству Шамиль сослал сына в высокогорный аул Карата на границе Чечни и Дагестана, где его содержали под стражей. Здесь 25-летнего юношу быстро свалила тяжелая болезнь — не то чахотка, не то тоска по второй родине. Шамиль всполошился. Он вошел в контакт с русским командованием и просил князя А. И. Барятинского прислать врача. Александр Иванович откликнулся. По его распоряжению командир Кабардинского полка князь Мирский отправил из Хасавюрта в горы лучшего полевого медика С. Пиотровского. Увы, тот ничем не смог помочь, и в сентябре 1858 года Джамалуддин тихо скончался…

Спустя год поверженный Шамиль своими глазами увидел достопримечательности Петербурга, коими так восторгался его сын: Исаакиевский собор, Публичную библиотеку, Александринский и Мариинский театры, гавань Кронштадта. Посетил Первый кадетский корпус. Здесь он просил показать в действии гальваническую машину, которую так расхваливал Джамалуддин. Электрическая сила произвела на имама просто мистическое впечатление. Долго всматривался он в портрет очаровательной девушки, не ставшей его родственницей лишь из-за затеянного им коварного набега.

Елизавета же Петровна прожила долгую, насыщенную событиями жизнь. Погоревав несколько лет о ненаглядном Джамми, красавица дважды выходила замуж за аристократов своего круга: сначала за А. А. Дмитриева-Мамонова, потом за барона Р. А. Энгельгардта. Она приходится теткой известному советскому композитору А. А. Оленину, замечательному певцу-баритону П. С. Оленину и экстравагантной камерной певице графине М. А. Олениной-д’Альгейм, прославившейся тем, что на старости лет, в 1946 году, вступила во Французскую коммунистическую партию.

Терзался ли Шамиль угрызениями совести из-за погубленного им счастья, а наверное, и жизни сына? Кто знает. Но вот что известно наверняка — находясь в почетном плену, он многое переосмыслил.

…Что касается Александра Дюма, он так и не сел за роман об удивительных перипетиях судьбы Джамалуддина, чему было множество причин. А жаль… Ведь на наших книжных полках рядом с «Тремя мушкетерами» сегодня мог бы стоять увлекательный роман о Кавказской войне.