Сайт: People's History

Статья: ОДНАЖДЫ РАЗОРВАЛСЯ КРУГ

- Дмитрий Андреевич, по какой линии вы являетесь правнуком Федора Михайловича?

- Мой дед, Федор Федорович, -- сын писателя. У него ведь только двое из четырех детей прожили взрослую жизнь: Люба и Федя (Соня умерла в младенчестве, младший Алеша -- в пять лет). Люба в 1913 году уехала за границу и сюда уже не вернулась. Детей у нее не было. А вот Федор Федорович почти всю жизнь прожил в Симферополе, имел двоих сыновей. Старший в 16 лет умер. Младший, Андрей (мой отец), 1906 года рождения, поступил в Новочеркасский институт, но его выгнали оттуда за дворянское происхождение и за то, что отказался снимать студенческую тужурку и фуражку. Чтобы закончить образование, приехал в Петербург к племяннику Федора Михайловича -- Андрею Андреевичу Достоевскому. Человек удивительный! Помогал Анне Григорьевне во всем: бегал по ее поручениям, решал издательские проблемы. В 66 лет его арестовали и послали копать Беломорканал. Через полгода он умер... Детей у него не было.

Отец закончил в Петербурге Политехнический институт, стал инженером по лесоустройству. Всю Отечественную прошел. Воевал в танковых войсках, в разведке. Два раза был ранен. Рассказывал, что всю войну носил в вещмешке бюстик Федора Михайловича. Как талисман...

Отец с матерью и после смерти Андрея Андреевича остались в его квартире. Здесь в 1936 году родилась моя сестренка Татьяна, а в 1945-м -- я.

- Где находилась квартира Андрея Андреевича?

- В самом центре, от которого измеряются все расстояния Петербурга. На улице, которая упоминается у Гоголя в 'Ревизоре' ('Напишу своему другу в Почтамтскую улицу')... Андрей Андреевич был действительным статским советником и квартиру имел большую, просторную. А после революции она превратилась в коммуналку. Семья Достоевских была 'уплотнена' в одну комнату над аркой, с окном во двор. Окно было полукруглое. Такое же, какое все, наверное, помнят по рисункам Добужинского к 'Белым ночам'... Ну а в 1967 году, на волне столетия Ленина, все комнаты над арками признали нежилыми, и нас расселили.

- Что вы испытываете от сознания того, что вы правнук великого писателя?

- Долгое время было тяжело. На меня как-то по-другому, внимательно смотрели... Сейчас подобный комплекс испытывает мой сын, Алексей.

- А в школе Достоевского проходили?

- Его как раз ввели в программу, когда я учился в старших классах. Но он был для меня просто в ряду тех писателей, которых 'проходят'. Немного позже, лет в 18, прочитал 'Преступление и наказание'. Воспринял роман болезненно. Казалось, герои какие-то странные, неправильно живут, не о том думают. Но с возрастом, конечно, отношение менялось.

- Кто вы по специальности?

- Сейчас имею собственный транспорт -- грузовой автобусик, которым зарабатываю на хлеб насущный. Из пункта А в пункт Б вожу что-нибудь... В молодости из принципа отказался от высшего образования. Это было, наверное, самой большой ошибкой. Сейчас жалею, а тогда тянуло приобрести различный опыт, казалось важным 'узнать жизнь'. После армии 'набирал' рабочие профессии. Был алмазчиком, например. Это человек, который на корундовом круге наносит на хрусталь так называемые алмазные грани. Надо долго учиться, иметь точную руку. Мне нравились сложные рисунки, где много поворотов, разных граней... Если бы не стеклянная пыль, от которой стал кашлять, не ушел бы. К тому же, однажды разорвался круг, я поранился и потом просто не мог уже набирать на станке нужную скорость. Был электриком по высоковольтным установкам, монтером по высокочастотной связи, мастером в радиоателье, водителем трамвая...

- Чем привлекла работа водителя?

- Вы уже заметили, наверное, что дом, где я живу, стоит напротив трампарка Кировского района. С кем-то разговорился... Между прочим, хорошая профессия. Мой самый любимый маршрут был -- 34-й, потому что проходил через весь центр. Вечерами любил интересоваться обстановкой на вторых этажах петербургских домов: сиденье у водителя достаточно высокое, почти на том же уровне. И я знал, например, где красивая старинная люстра висит. Мне надо было обязательно, проезжая, взглянуть на нее, 'поздороваться'. Ловил какие-то особые уголки города, которые постоянно появлялись в определенном ракурсе. Выезжаю из-за угла и знаю, что сейчас картина развернется вот такая... Даже иногда чуть притормаживал -- смотрел. Немало удовольствия доставляли какие-то уличные сценки, наблюдения за людьми... Работал довольно долго, но уволился после того, как однажды отказали тормоза и я чуть не разбился.

- Сначала -- круг, потом -- тормоза. Уходили, потому что после этих случаев преследовал страх?

- Нет, это не страх. Просто надо обращать внимание на какие-то знаки, предостережения в жизни.

- Похожи ли вы характером на прадеда?

- Мы все после Федора Михайловича особенно не отличаемся от него. Очень импульсивные, раздражительные. Иногда мрачноватые и ревнивые. Тяжелый характер, неровный.

- А чем не похожи?

- У меня, например, напрочь отсутствует стремление к писательству. А в характере... Не настолько суров, мнителен, подозрителен. Я, наверное, все-таки более оптимистичен. Стараюсь больше радоваться светлым сторонам жизни... Но у Федора Михайловича ноша была другая.

- Унаследовали ли вы его страсть игрока?

- Да, бесспорно. Между прочим, как и Федор Михайлович, играл в Висбадене.

- Ну и как?

- Выиграл! У меня была небольшая сумма денег, но получил с нее довольно много. Директор казино даже воскликнул: 'Дас ист унмеглих (это невозможно)!' Принес книгу почетных гостей, и я расписался там после чешского президента Вацлава Гавела. Кстати, пролистав эту книгу, обнаружил подпись Юрия Гагарина.

- Значит, вам везет больше, чем прадеду?

- Да, но я играл по системе Достоевского! Любой может взять с полки роман 'Игрок' и найти. Там есть такое место. Я просто никогда никому не говорю, где именно. Прочитайте, подумайте -- найдете. Я вот выписал и с этой бумажкой сидел и ставил фишки.

- Тогда почему же сам Достоевский проигрывал?

- Он выигрывал. Но - только в первую половину дня. Потом не мог остановиться, удержаться в рамках своей теории. Заводился, бросал все расчеты и шел на риск. А игра по его системе требует холодного ума и выдержки.

- У вас есть эти качества?

- Нет. Просто у меня не было возможности долго там сидеть. Вовремя увели.

- Вы уже обмолвились, что с возрастом отношение к Федору Михайловичу менялось. Когда и почему вы начали им заниматься?

- Знаете, в 42 года я вдруг переменился. (Кстати, именно в этом возрасте и мой отец, Андрей Федорович, всерьез взялся за изучение Достоевского.) Чем дольше жил, тем больше задавался вопросами, ощущая какую-то двойственность, неопределенность. А он, писатель Достоевский, объяснял мне многое во мне самом... Потом стал замечать в статьях, докладах о личности Федора Михайловича, о его характере и поступках то, что казалось неверным, поверхностным или неправильно понятым. Испытывал душевную боль. Дергался, не мог сформулировать, найти аргументы. Надо было ведь не просто сказать свое слово, но и обосновать его... Многое и в Федоре Михайловиче, и в Анне Григорьевне, и в их детях раскрылось именно потому, что они мне близки. Какие-то отголоски есть и во мне, что-то видится более рельефно, чем другим. Я выступал на Достоевских чтениях с докладами об Анне Григорьевне, о Любе, Феде (кстати, пытался найти его могилу, но безуспешно).

У меня есть собственная теория насчет эпилепсии Достоевского. Думаю, эта болезнь была им 'создана'. Он был расположен к нервическим, как раньше говорили, припадкам -- это да. Но специалисты утверждают, что эпилепсия должна сказаться в каком-то поколении, а ее до сих пор ни у кого из потомков не было. Есть невротический склад характера, но не эпилепсия. Видимо, в какой-то из нервических моментов он чувствовал нечто такое, что тянуло ощутить это снова. Он же писал, что многое готов отдать за секунду такого состояния... Никто не занимался взаимосвязью припадков и тем, что было написано после. А ведь после всегда был пик творчества... Кто знает, на какое острие он выводил свое состояние, чтобы писать?

Я не профессионал, не достоевед и не имею, может быть, на то права, но хочу глубже понять и что-то сказать о 'Братьях Карамазовых'. Меня также интересуют некоторые темы в творчестве Достоевского. Например, детская тема. И собственные дети Федора Михайловича, и дети в его произведениях. Удивительно, но ведь слова 'воспитание' он не признавал. В письмах писал не 'воспитывай', а 'веди'. В одном из писем из Старой Руссы Анна Григорьевна пожаловалась на Федю: мол, увидел проходивших мимо дома странников и пошел за ними -- не могла его остановить. Ушел далеко, вернулся поздно, и как это скверно, что он не слушается маму. Но Федор Михайлович (он был тогда в Германии) ответил, что это прекрасный поступок! Значит, Федя растет самостоятельным в своих решениях человеком. Кстати, он предвидел будущий характер сына.

- Своего тоже так воспитывали?

- Не 'по Достоевскому', конечно. Но у меня возникало постоянное желание дать ему полную свободу. Он развился свободно, стал самим собой и не соответствует мне. А я уже в какой-то степени пожилой человек и хочу, чтобы в нем было больше моего. Начинаю раздражаться, ругаться, а потом думаю: 'Господи, да что же это я делаю-то?..' Ему сейчас 19. Учится в Педагогическом университете на филологическом, занимается английским. Надеюсь, станет переводчиком художественной литературы. По-моему, у него есть склонность к этому.

- Помните, какая цитата была в моде в начале перестройки? О слезинке ребенка. Как теперь с этой слезинкой и Федором Михайловичем вообще?

- Мы давно растеряли эту тревогу. Что тут скажешь?.. Кстати, вот Горбачев цитировал Достоевского -- и 'сработало'! Музею Достоевского в Кузнечном переулке деньги стали давать, какие-то дотации. А вот Ельцин теперь его не цитирует -- и опять все про музей забыли.

- Зато теперь в моде другая цитата из Достоевского. Про красоту, которая спасет мир.

- Когда в последнее время слышу, как треплют эту фразу, через меня просто электрический ток проходит! Уже до того дошли, что ею конкурсы красоты комментируют. Мол, кто-то когда-то сказал, что красота... Да не то он имел в виду! И в этом легко убедиться, если чуть-чуть серьезнее отнестись к его произведениям. Красота подвига Христова спасет мир! То есть христианский, а не утилитарный, бытовой смысл этого слова.

- Вы принимали активное участие в борьбе за возвращение верующим Владимирской церкви у Кузнечного рынка, других храмов. Вы всегда были верующим человеком?

- Как ни странно, нет. Это один из результатов системы, в которой я рос. Конечно, когда стал задумываться о Боге, о Христе, чувствовал, что все не так просто, как говорят вокруг. А потом, когда уже серьезно и основательно стал читать Достоевского, пришел к вере. Но крестился только семь лет назад в Старой Руссе -- вместе со всей семьей. В Геориевской церкви, где Федор Михайлович был прихожанином, когда они жили там.

- Находили ли в романах Достоевского какие-то ошибки, неточности?

- Федор Михайлович настолько проживал жизнь своих героев, что иногда даже начинал сомневаться: выдуманы ли они? Случалось, останавливался на улице как вкопанный, показывая на проходящего мимо человека: 'Вот идет Раскольников!' А с другой стороны, иногда забывал, что его герои делали раньше, и просил Анну Григорьевну прочитать предыдущие главы. В одном из романов я встретил ошибку: второстепенный персонаж, который вроде бы уже умер, вдруг возникает снова. По-видимому, Анна Григорьевна не отследила.

- Вы часто бываете в музее-квартире Достоевского в Кузнечном переулке. Вам он нравится?

- Не совсем. Вот в Старой Руссе -- такое впечатление, будто хозяева только-только вышли и сейчас вернутся. А здесь какая-то мемориальная безжизненность: нет деталей. С другой стороны, этот музей мне очень дорог. Ведь почти вся мебель -- из моего детства, из нашего дома на Почтамтской. И я даже не воспринимаю эту обстановку как музейную. Вот подхожу к этому шкафчику и вспоминаю, что когда-то пострадал от него: бегал по комнате и сильно ударился...

- Досталось ли вам хоть что-нибудь по наследству от Федора Михайловича?

- Нет. Ничего. Анна Григорьевна завещала Евангелие Достоевского сыну Феде. Ему же передала все авторские права на издание книг до 1937 года. В 18-м она умерла от голода в Крыму, а возвращавшегося с ее похорон в Москву Федора чекисты высадили из поезда, отобрали письма, документы, Евангелие, а потом все это с большой помпой отправили в исторический музей... Все, что еще оставалось у моего отца, в 30-х годах забрали.

- Стало какой-то расхожей фразой: 'Петербург Достоевского'. А памятника Федору Михайловичу здесь нет. Скажите, в каком уголке города вы бы его поставили?

- В ограде Владимирской церкви. Он был прихожанином этого храма. А еще тут небольшой скверик, который связан с одним эпизодом. Как-то Федор Михайлович присел на скамейку. Рядом играл мальчик. Наполнил песком формочку и вывалил кулич прямо ему на колени, на пальто. Надо было идти куда-то по делу, а он боялся встать, потому что кулич развалится. Хотя дело, конечно, и не в куличе вовсе. Так и сидел, разговаривая с мальчишкой, пока тот не убежал...