Сайт: Вестник

Статья: Интервью с дочерью художника Отари Шиукашвили Лали Конлан

- Папа выехал из Союза в "Израиль", то есть в Америку, со второй женой, Беллой Фридман, в конце 1978 года. Она не была "средством передвижения" - они поженились давно, еще в 1957 году, а в 64-ом родился сын, так что они все выехали как одна семья...

- Могла бы ли ты более подробно рассказать о его жизни...

- Отец родился в маленьком грузинском городке Ленингори в 1921 году. После окончания школы в Телави поступил в художественное училище в Тбилиси, затем война прервала его образование. Он ушел на фронт, дошел почти до Берлина, но получил контузию и вернулся в Тбилиси. Там он нашел своих друзей. Среди них была моя мама, с которой его связывала юношеская дружба. Потом эта дружба переросла в нечто большее, и они поженились... Когда я родилась, папа поступил в Академию художеств, а мама - в Педагогический институт им. Пушкина. Работала только бабушка. Правда, папа получал Сталинскую стипендию. Убедитесь сами: вот портрет прабабушки, написанный в 1947 году, когда он был только на втором курсе... А это двухлетняя я и портрет мамы, выполненный карандашом, - работы того же года. Я и не помнила этих работ... Ровно через год после смерти папы скончалась мама, и я, перебирая ее вещи, обнаружила их вместе с моими кудряшками, разными фотографиями и письмами... Видите, каким мастерством он обладал, будучи еще студентом...

- В послевоенные годы, наверное, трудно было иметь семью и учиться...

- Да, конечно, но нас спасала деревня, в которой большевики не успели конфисковать все недвижимое имущество, принадлежащее предкам-дворянам моей мамы, так что там оставался небольшой дом с садом и огородом. Поскольку мы в основном жили в Тбилиси, огород обрабатывали наши соседи-крестьяне из любви и уважения к нашей семье. Они хорошо помнили мою прабабушку, которая обучала их грамоте, и даже с гордостью рассказывали о нашей семье своим детям и внукам. Ведь у нас в Грузии не было классовой вражды, и крестьяне с большим уважением относились к своим "эксплуататорам". Более того, можно полушутя сказать, несколько перефразировав известное выражение, что "нет такого грузина, который не хотел бы быть князем..." Так что благодаря деревне, папиной стипендии и зарплате бабушки мы как-то жили.

- Лали, несколько слов о его жизни и творчестве в Союзе...

- Его жизнь "там" можно как бы разделить на два этапа - до Москвы и после. До Москвы - это Тбилисская Академия художеств, получение диплома с отличием, работа заведующим учебной частью в художественном училище в столице так называемой Южной Осетии, работа художником-мультипликатором на киностудии "Грузия-фильм". Затем, в 1955 году, он поехал в Москву "попытать счастья". И действительно, с его многогранным талантом ему нетрудно было найти работу. Некоторое время он работал на "Мосфильме", дома писал натюрморты и портреты. В Москве же отец - через "грузинских эмигрантов" - познакомился со своей второй женой, и в конце концов, разойдясь со своими супругами, они поженились. Переехав в Москву на постоянное жительство в 1957 году, папа вскоре стал членом МОСХа, получил отдельную мастерскую, ездил на творческие дачи, участвовал в выставках и в Союзе, и за границей. На международной художественной выставке в Вене он получил Большой приз за портрет балерины Галины Улановой... Жена тоже имела хорошую работу - читала лекции по музыке студентам ВГИКа. О общем, жили выше среднего...

- А что их заставило эмигрировать, да еще в таком возрасте... Ведь когда за пятьдесят, очень рискованно без языка ехать в чужую страну и начинать жизнь с нуля?

- А он и не хотел ехать. Хотела ехать его жена, которая боялась, что их сына заберут в армию, а этого бы она просто не выдержала. И это понятно - поздний ребенок, тем более полуеврей-полугрузин, мало ли куда могли его послать. Со своей стороны я пыталась повлиять на его решение - ехать. Я убеждала его в том, что и я навострила лыжи на Запад, что в конце концов "все там будем", что одна семья разбилась и не надо, чтобы разбивалась и другая семья... В конце концов он, по-видимому, понял, что, может быть, действительно никогда нас не увидит и, переборов себя, согласился...

- Где они начали свой жизненный путь в Новом свете?

- Сначала они, как большинство эмигрантов, приехали в Нью-Йорк. С ними была еще теща, благодаря которой они получили довольно большую квартиру по так называемой 8-ой программе. По словам жены, отец почти ничего не зарабатывал, почти не продавался, а она давала уроки музыки. Морально ему было очень тяжело. Когда я, поступив на работу во "вражеский" "Голос Америки" в Вашингтоне, в первый раз поехала навестить их и увидела этот грязный, шумный нью-йоркский район и их квартиру с видом на бесконечные серые стены с трубами, я поняла, как ему, художнику-живописцу, трудно привыкнуть к такой перемене. Здешнее продовольственное изобилие его не трогало - он довольствовался малым - ему нужна была иная "пища"... Его тянуло назад, особенно в Грузию, но он понимал, что к старому возврата нет. И он очень переживал это в себе, но никогда не жаловался. Только иногда мог выразить легкое сожаление по-грузински, но так, чтобы я не чувствовала упрека в свой адрес за мои "уговоры".

- Я ведь тоже знала его. Он действительно был очень безобидным, щепетильным человеком. Все, кто приходил к ним в семью, просто восхищались им...

- Кроме этого, отец был очень добросовестным и гордым человеком. Я помню, например, такой эпизод, который говорит сам за себя... Несмотря на уговоры друзей, отец не подал заявления на получение специального пособия, предназначенного для тех, кто пострадал во время войны... Он говорил, что Америка ему ничем не обязана и что он не будет спекулировать на своей контузии... Отец считал, что есть другие люди, которые больше нуждаются, чем он. Он готов был отдать картину за бесценок, но не принимать пособия от американского правительства.

- Насколько я знаю, к тому времени в Нью-Йорке уже существовали галереи, где выставлялись произведения художников-эмигрантов из Союза. Например, известная галерея Нахамкина на Медисон-авеню...

- Именно с этой галереи началась его творческая биография в этой стране. За ней последовали выставки в Украинской галерее, в Русском музее искусств в Нью-Джерси, в штате Коннектикут, а также в разных галереях в самом штате Нью-Йорк, включая галереи в Монтичелло, Нью-Виндзоре. Дела пошли лучше, но в ноябре 1985 года он перенес очень тяжелый инфаркт, который, по-моему, явился результатом стресса и всех переживаний, которым он не давал выхода, поскольку был невероятно скромным и застенчивым человеком. Все, кто знал отца, помнят его именно таким...

- А почему они переехали из Нью-Йорка сюда, в окрестности столицы?

- Еще до инфаркта папа пару раз приезжал ко мне в Вашингтон. Этот город ему нравился намного больше, чем "столица мира", и я начала подумывать о том, что бы перетянуть его сюда. К этому времени я уже была замужем за американцем. Мы купили дом, и первая персональная выставка Отара Шиукашвили была устроена в нашем доме в 1986 году... Мы пригласили многих интересных людей, устроили выступление его пианистки-жены, чтобы о ней узнали потенциальные ученики, так как в этом же году они уже подумывали перебраться в наши края. Ты должна помнить эту выставку, так как благодаря тебе мы и познакомились с искусствоведом и владельцем галереи в Александрии Бобом Мурреем...

- Конечно, помню... Когда ты мне рассказала об отце и о предстоящей выставке, я сразу поняла, что вам необходимо было с ним познакомиться, так как он специализируется на восточноевропейской и, в частности, русской живописи. Мне кажется, их сотрудничество оказалось довольно плодотворным...

- Да, в результате этого знакомства в 1986 году была устроена первая персональная выставка в Александрии. Здесь хочу вспомнить один необычный эпизод из нашей жизни... Мой муж, который очень любил отца и ценил его творчество, хотел что-то сделать, чтобы морально - и немного финансово - поддержать и его, и устроителя выставки Боба Мурре. Ему в голову пришла мысль купить с выставки две работы, инкогнито, конечно. За одну мы заплатили сразу же, а за другую выплачивали Бобу в течение года. Вот одна из них - церквушка "на Нерли". Вторая выставка была устроена в одной из известных галерей в Вашингтоне "Кушман энд Пол Галлери".

- В том же году, кажется, в одном из ведущих журналов была опубликована статья об Отари...

- Да, опять же через Боба... Я повела в дом к отцу его знакомую журналистку, которая прислала профессионального фотографа, и в результате - в декабре того же года журнал "Уорлд энд Ай" ("Мир и я") корпорации "Вашингтон таймс" опубликовал статью с великолепными репродукциями на десяти страницах. Впоследствии Боб стал представителем Отари, хотя у папы были и другие агенты... Дела начали поправляться - они сняли небольшой дом, и папа начал привыкать к новым условиям... стал больше верить в себя...

- Ты думаешь, он постепенно ассимилировался и чувствовал себя здесь не таким уже чужим?

- Конечно, особенно когда переехал в Вашингтон. Если папа чувствовал себя чужим, - это не значит, что он не любил Америку. Он с величайшим уважением относился к президенту Рейгану. Во время предвыборной кампании 1984 года папа следил за выступлениями Рейгана по телевидению. Он наблюдал за каждым его движением, выражением глаз и потом написал портрет президента. Затем отец решил подарить его "Президенту Рейгану от грузинского художника". Мы даже нашли соответствующий канал в Белом доме, через который официальным путем принимаются подарки для президентов, но нам письменно ответили, что ценность подарка не должна превышать, если не ошибаюсь, 200 долларов, что это слишком дорогой подарок, и президент просто не имеет права его принять.

- Да, портрет действительно великолепный. Я думаю, что такого нет и в Белом доме...

- Ты же знаешь, что истинные художники пишут портрет с натуры, сначала изучая ее, наблюдая за ней, как это, собственно, делал папа. Но личность Рейгана, его обаяние настолько покорили отца, что он не мог не выразить это на холсте. Журнал "Уорлд энд Ай" даже приводит слова Отари: "Для меня Рейган - это американский президент, который чувствует страдания людей, живущих в Советском Союзе... Я не мог понять всего, о чем он говорил, но мог это чувствовать... в чертах его лица есть доброта и забота..." Отари был великолепным портретистом, а его пейзажи, натюрморты!..

- А где он еще выставлялся, кроме США?

- С большим успехом прошла выставка на Тайване. Дела пошли лучше - вскоре семья отца купила дом с садом, и наконец у него появилась своя отдельная студия на нижнем этаже, где он мог всецело отдаваться своему творчеству. Там отец написал картины, в которых как бы несколько отошел от своей реалистическо-импрессионистической манеры, попробовал писать по-иному и создал невероятно интересные работы, которые ему самому не очень нравились, хотя они просто великолепны. Я считаю, что сегодня в портретной живописи ему равного нет.

- Совершенно с тобой согласна, это можно сказать, даже судя по твоим портретам. Каждый из них по своему замечателен. В них чувствуется огромная любовь отца к тебе.

- Да, он любил писать меня, а я любила ему позировать. Всматриваясь в эти портреты, я только сейчас понимаю, как он любил меня, хотя не часто говорил об этом. Ведь он был очень немногословным, так как после контузии немного заикался и стеснялся говорить. Жизнь сложилась так, что последние годы мы только перезванивались, если не считать одной или двух встреч у общих знакомых. Но один раз все-таки договорились встретиться у Национальной галереи и ждали друг друга почти час у разных зданий. Он ждал меня у здания галереи старинной живописи, а я - у входа в здание галереи современного искусства. Я вдруг подумала, что ему стало плохо - он сам почти уже не садился за руль. Но когда я на всякий случай проехала по улочкам вокруг галереи и издали увидела силуэт мужчины с картиной в руках... Сцену встречи можно себе представить. А вот и эта картина - "Натюрморт с сиренью".

- Я помню его выставки. Он очень много писал, вероятно, осталось много картин... Где они? Выставляются ли ?

- Они находятся в доме вдовы и, наверное, у сына. О посмертных выставках я просто не знаю. Конечно, если бы я имела какие-то права на хотя бы часть картин папы, я бы устраивала выставки и даже повезла бы выставку в Грузию. Я благодарна вдове отца и за то, что после его смерти она передала мне мой портрет, который остался незаконченным - в некоторой степени по моей же вине...

- Тебе как дочери ведь полагалась хоть какая-то часть работ отца?

- Вообще-то да - я даже говорила с юристом. Выяснилось, что зарегистрированного завещания нет. Сами картины - а их, я предполагаю, около 300 - как произведения искусства тоже не зарегистрированы, что, вероятно, мешает устраивать посмертные выставки-продажи, хотя сейчас они, может быть, уже "легализованы"... Если я не ошибаюсь, согласно закону штата Мэриленд, даже если нет завещания, наследство - в данном случае имеются в виду его картины - делится между вдовой и детьми, т.е. их сыном и мной. Мой муж, юрист по образованию, сказал, что на это нужно время, которого у нас нет, и деньги, которые у нас уйдут. В общем, решили не заниматься этим делом...

- Но у тебя все-таки довольно много его работ...

- Кроме моих трех портретов, папа подарил мне несколько картин, плюс те работы, которые остались после смерти мамы. Когда я смотрю на эти картины, у меня сердце от боли сжимается, что их обоих нет в живых. После смерти папы буквально через полтора месяца здоровье мамы заметно ухудшилось, и спустя несколько месяцев она попала в больницу. У нее обнаружили минимальные кровоизлияния, которые повлияли на ее память, и представь себе, она говорила медсестрам, что недавно потеряла мужа. А не видела она его почти 40 лет. И я вдруг поняла, что она любила его всю жизнь... Я знаю, что папа очень ценил ее за неподдельную искренность, доброту и чуткость, за то, что она была далека от сплетен, интриг и лицемерия. Он мне сам говорил об этом и, мне кажется, он это остро ощутил именно здесь. Когда происходили какие-то истории, я говорила ему: "Вот мама бы ведь не сделала этого...", а он с присущим ему чувством юмора отвечал, утрируя свой грузинский акцент: "Канэшно нэт!" И мы смеялись, вспоминая пишущую машинку с турецким акцентом из Ильфа и Петрова. Одно только успокаивает - сейчас они там вместе, молодые, красивые и вечные...

- А Отари был верующим?

- Из-за немногословности он об этом говорил очень редко, но, судя по его некоторым фразам, по его личности, я думаю, он верил. Особенно после инфаркта в 1985 году он как-то изменился внутренне. Когда он скончался в больнице от обширного инсульта, я хотела, чтобы отец Виктор Потапов отпел тело Отари в Русской православной церкви Иоанна Крестителя в Вашингтоне... Но вдова и невестка отца сказали, что он не верил в Бога и что они сами все устроят и сообщат мне о дне и месте похорон.

- На каком кладбище он похоронен? Я бы хотела положить цветы на его могилу - он так прекрасно писал цветы...

- Если ты надумаешь, то нам надо будет поехать вместе, так как могилы-то и не увидишь. Вертикального надгробия нет - только плоский камень на уровне земли, на нем выгравировано ШИУК - вместо ШИУКАШВИЛИ... И не поймешь, кто он по-национальности, а уж никто и не сообразит, что там покоится один из замечательных грузинских художников наших дней... Я пытаюсь кое-что сделать, чтобы о нем знали будущие поколения. Например, в прошлом году я собрала материалы, сняла на видеокассету работы отца, которые ты видишь здесь, и послала на Грузинское телевидение. Там материал обработали и сделали очень хорошую и теплую передачу ко второй годовщине со для смерти Отари...