Сайт: People's History

Статья: Александра Павловна Романова (Палатина)
Дата публикации: 12.12.2000

...Как ни силилась, ни пыталась она выплыть из горячечного, лихорадочного бреда, мысли продолжали путаться,а вместо лиц она видела только какие - то туманные, бледные пятна. Кто склонялся над нею: доктора или шелестящие тяжелыми шелками платьев фрейлины, муж или духовник, отец Андрей Самборский, от волнения путающий церковнославянские слова молитвы с обычными, русскими, - понять она не могла.

В покоях было душно, пахло нагретым воском оплывающих свечей, лекарствами, еще какими то церковными благовониями: Но вдруг, посреди всего этого смешения ароматов, превратившегося в спертость, давящую на слабеющую грудь, она услышала тонкий - тонкий запах, памятный с детства:. Бабушкины пачули*, апельсиновый цвет!

Ей вдруг почудилось, что щеки ее коснулись пряди туго завитого бабушкиного парика и пудра, осыпающаяся с него, тоже ароматная, карамельная - все время в детстве ее хотелось незаметно попробовать на вкус! - тонким и нежным снеговым покровом легла на ее лицо и шею.. Она услышала бабушкин голос, бархатно - ласковый, с заметным немецким акцентом:Сколько раз в детстве слышала она его и внутренне сжималась от легкого волнения ее чистая душа, а маленькое сердце начинало биться, как птичка в клетке. Не приведи Господь ей, Сашеньке, чем - то огорчить Бабушку! Тогда сразу в бархатно - глубоком голосе прорежутся резкие, властные нотки, присущие уже не бабушке, а Императрице Екатерине!

Такой державности не было даже в голосе Папа, которого все придворные подобоострастно называли Великим Князем - цесаревичем, наследником трона, ни, тем более, Мама - румяной, голубоглазой пышной красавицы в кружевных воротниках - жабо, шляпках с лентами, которые Сашенька, шаля, любила развязывать, и с пальцами часто испачканными масляными или акварельными красками - Мама хорошо рисовала и ее работами восхищались все вокруг!

Впрочем, голоса Папа и Мама Сашенька в детстве слышала редко, они были нечастыми гостями в ее розовой детской.

Воспитанием ее, и четырех ее младших сестер занималась только графиня Шарлотта Карловна Ливен под строжайшим надзором Бабушки - Государыни, - высокая, строгая, сухая и прямая, как палка, бесстрастно отчитывающая маленьких барышень цесаревен за малейшую провинность: раскрытое ли окно, уроненный ли платок, неважно сыгранная гамма, забытая ли улыбка, недостаточно ли глубокий реверанс.

Ах, как давно это было! Надо спросить у Бабушки, - когда? Но бабушка не разобрала еле слышного вопроса ее, она читает письмо, то самое, которое написала во время своей поездки в Тавриду, когда ей, внучке , Великой Княжне Александре Павловне, дочери Павла Петровича и Марии Феодоровны Романовых, шел всего то пятый год...

"Александра Павловна, приятно мне всегда, что ты умница, не плачешь, но весела; будешь умна, тобою будут довольны. Спасибо, что ты меня любишь, я сама тебя люблю. Екатерина." (12 марта 1787 г. Киев.)

Или другие строки, они тоже сохранились в памяти Александры, и сейчас вновь всплывают , она, словно наяву, видит лист веленевой гербовой бумаги с императорской короной в углу:

"Александра Павловна, спасибо тебе за то,что ты меня любишь, я и сама тебя люблю, радуюсь, что ты здорова, живучи близ папеньки, надеюсь, что ты умница. Прощай. Бог с тобою. Екатерина". (*Сохранена орфография оригинала документа - автор.)

Великая Государыня - бабушка уделяла ей, старшей из пяти внучек, по мере ее взросления, подчеркнуто много внимания. Своему давнему другу,барону Гримму, она писала об Александрин (сопровождая письмо портретом - миниатюрой маленькой княжны - ведь она взрослела и о ней должны были узнать в Европе, как о возможной невесте . Царственные браки были делом серьезным и сложным - автор):

"Третий портрет представляет девицу Александру. До шести лет она ничем не отличалась особенным, но года полтора тому назад вдруг сделала удивительные успехи: похорошела, приняла такую осанку, что кажется старше своих лет. Говорит на четырех языках, хорошо пишет и рисует, играет на клавесине, поет, танцует, учится без труда и выказывает большую кротость характера. Меня она любит более всех на свете, ия думаю, что она готова на всё, чтобы только понравиться мне или хоть на минуту привлечь мое внимание." (Екатерина Вторая - барону Гримму, сентябрь 1790 г.)

Со стараниц этого письма рисуется воображению чудесный образ русской цесаревны, что по летам еще совсем ребенок, но по душевному развитию уже - девушка, серьезная, доброжелательная, с детских лет приученная к достойному, "державному" - по словам Императрицы, - поведению!

Миловидная, с огромными карими глазами и слегка вьющимися пепельно - русыми волосами, она не считалась роковой красавицей, но все отмечали в ней особую, чарующую, пленительность движений, манер, голоса, походки. Дарования ее в изящных искусствах были разнообразны: она прекрасно рисовала и лепила из воска (как и ее мать), очень хорошо играла и пела, могла переводить с нескольких языков. Два ее перевода с французского были даже напечатаны в сборнике "Музы" в 1796 году. Такое сокровище русской короны могло со временем украсить собою любой европейский трон. Со временем:Но августейшая бабушка Александры Павловны власти времени никак не признавала! И загодя выбрала для старшей, любимицы, шведскую корону. ( Претендентке было тогда, в 1794 году, только тринадцать лет! - автор)

Выбрала хитро, умно, с помощью дипломатических переговоров, еще во время подписания русско - шведского договора о мире( после двухлетней, бесславной для Швеции войны с Россией! - автор) от 14 августа 1790 года. Впервые за много лет в этом договоре Россия как бы отказывалась диктовать Швеции "формы и правила поведения", и выступать гарантом абсолютной монархической власти в этой стране, как было много столетий прежде, еще при Петре Первом!

Екатерина на фоне ужасов Первой Французской революции " ослабила вожжи" для Швеции совершенно сознательно, предпочитая "кнуту" "бархатную перчатку", и соглашаясь на призрачное ограничение влияния на политику и внутреннюю жизнь своей северной соседки. Вспыльчивый, капризный, чванливый, привыкший к лести, совсем еще ребенок, семнадцатилетний король Густав Адольф IV и его дядя - регент, граф Зюдермандландский (Екатерина язвительно называла его "Сидором Ермолаичем"), получили от России в обмен на брачный контракт серьезное обещание огромных финансовых субсидий, что для Швеции, ослабленной войнами, неурожаем, бесконечными растратами королевского двора на празднества и парады, было немаловажно!

Особым камнем преткновения в трудно идущих переговорах (*они несколько раз обрывались и возобновлялись вновь- автор) был вопрос о свободе вероисповедания будущей королевы шведской. В Швеции был достаточно силен религиозный фанатизм, развиты позиции католичества, да и дворянская опозиция при дворе охотно пошла бы на сближение с Францией или германскими захудалыми княжествами, откуда можно было бы королю взять невесту, пусть и не столь богатую, но и не столь нравную!

Все это настораживало блистательную Екатерину, опытную в делах политических. Она продолжала настаивать на том, чтобы Александра Павловна сохранила ту веру, в которой была крещена, ссылаясь на закон, принятый еще отцом Густава - Адольфа IV, Густавом III, и на желание Густава - старшего видеть когда - нибудь своего единственного сына женатым на внучке великой русской Императрицы.. (*Упоминаемый здесь закон разрешал королю Швеции жениться на избраннице, исповедующей иную веру - автор).

Посланники России и Швеции, рой царедворцев и министров (во главе с всесильным фаворитом Платоном Зубовым и доверенным лицом Императрицы, графом Морковым) ломали усердно головы над тем, как угодить Северной Семирамиде и привести в исполнение ее план сватовства старшей внучки Был составлен соответствующей проект брачного договора, а король Густав - Адольф вместе с дядей - регентом приглашен в Петербург для близкого знакомства с будущей невестой. И покатились блестящей чередою по всему Петербургу и пышным его парково - дворцовым окрестностям (Петергоф,Павловск, Царское село) балы и праздники, спектакли и катания с гор, приемы и ужины. Встречаясь на этих балах с нареченным женихом, застенчивая и скромная Александра Павловна, естественно, не вела с ним фривольных разговоров, но все окружающие замечали, что, попав под обаяние светлокудрой русской цесаревны, король Густав начал увлекаться ею не на шутку!

Вот что писала Великая княгиня Мария Федоровна своей свекрови, Екатерине Великой, на другой день после одного из пышных балов (у генерал - прокурора, графа Самойлова):

"Любезная матушка! Долгом своим ставлю отдать Вашему Императорскому Величеству отчет о вчерашнем вечере, в котором вижу добрые предзнаменования, ибо внимание короля к Александрине было очень заметно Он танцевал почти только с нею одною, и даже после менуэтов, видя, что дети проосили у меня дозволения протанцевать еще один контрданс, подошел к регенту и сказал ему что то очень тихо. И, действительно, он опять ангажировал Александрину. Они часто и подолгу сидели вместе, во все время разговаривая свободно и весело. Король в течении вечера рассказывал .. о своей жизни о каждодневных занятиях в Стокгольме.." (Мария Федоровна - Екатерине Великой .сентябрь 1796)

Сама же Екатерина в письме барону Гримму повествовала о "шведском романе" внучки так: "Нужно сказать правду: он не может скрыть своей влюбленности. Молодой человек приехал сюда грустный, задумчивый, смущенный, а теперь его не узнать: весь он словно пропитан счастьем и радостью". ( 1 сентября 1796 г). Состоялся даже приватный разговор высоких шведских гостей с членами российской Августейшей Семьи, на которой король попросил у родителей невесты позволения видеть Великую Княжну ежедневно.

Шестого сентября 1796 года шведский посол, барон Стединг, на торжественной ауедиенции, просил у Екатерины Второй от имени короля руки Великой княжны Александры Павловны. Императрица благословила внучку. Петербургские придворные ювелиры начали заготавливать приданное: сервизы, драгоценные гарнитуры, обручальные кольца, золотые оклады для иконостаса придворной церкви будущей королевы Швеции. Помолвка была назначена на 24 сентября 1796 г в тронном зале Зимнего Дворца. Александрина усиленно изучала шведский язык.

Но наступивший день обручения принес русской императорской семье, державной бабушке и любимой внучке лишь тяжкие огорчения!

Екатерина, при всей своей дальновидности, недооценила влияния на молодого короля людей, его окружавших, ярых католиков, скрыто противящихся возможному браку короля.

Оппозиция так боялась усиления влияния России, что принялась запугивать Густава возможностью народного недовольства и мятежей. Сомнения вновь его одолели и он не явился в полдень в тронный зал Зимнего Дворца. Засновали туда - сюда курьеры в раззолоченных мундирах, посланники - шведский и петербургский - обменялись встревоженными записками, граф Морков лично отправился в гостевую резиденцию шведского короля. Была показана русская копия брачного контракта, в которой указывалось, что, с согласия Его Величества короля, Александра Павловна может иметь в Стокгольме свою капеллу и сохранять приверженность православию. Оставалось только поставить подпись. Король отказался, говоря, что он никогда не давал согласия на это прежде и не подпишет такого и сейчас! Из шведского же оригинала вообще исчез пункт о свободе вероисповедания! Шведские дипломаты не могли вразумительно разъяснить что либо. Король упрямился. Регент был в отчаянии. Переговоры длились более четырех часов. Не привели ни к чему.

Тем не менее, пышный прием шведских гостей в Зимнем не был отменен, объявили лишь, что помолвка отложена на некоторый срок из - за болезни короля.

Екатерина продолжала одаривать гостей сияющими улыбками, рассыпала любезности всем окружающим ее, но когда пришла пора покинуть зал, она едва нашла силы подняться с кресла:, чтобы снова опуститься в него. Кто - то из придворных быстро поднес ей стакан воды. Она взяла и очень медленно выпила его, поблагодарив кивком головы толпившихся вокруг. Говорить она не могла.

В ту ночь придворный врач Роджерсон констатировал у Ее Величества легкий апоплексический удар (инсульт) - начало болезни,через два месяца сведшей ее в могилу. О чувствах Великой княжны Александры и вовсе нечего было говорить! Она пребывала в шоковом состоянии и только выдержка и чувство такта не позволяли ей предаться отчаянию!

На следующий день состоялся большой придворный бал. Король шведский явился на него как ни в чем не бывало! С ним почти никто не разговаривал. С Великою княжной он не танцевал, а она, едва дождавшись окончания бала, и не распустив еще свиты, вбежала в свои покои и горько разрыдалась..Мать,не зная, как ее утешить и успокоить, вымолила у свекрови - императрицы письменное разрешение для "малютки" не присутствовать на остальных празднествах в честь шведского гостя, но сама предаваться отчаянию - не смела.

Екатерина сурово отчитала Марию Федоровну за слезы и грусть запиской:"О чем вы плачете?! Что отложено, то не потеряно. Протрите Ваши глаза льдом, выпейте капель!" - подавая тем самым невестке пример несокрушимой воли и выдержки. Переговоры о возможном брачном союзе Швеции с русским Императорским Домом велись все оставшихся девять дней до отъезда Густава - Адольфа из Петербурга, но уже скорее формально, хотя было получено 30 сентября 1796 года разрешение парламента Швеции, президента духовной консистории Троила и епископа Флодина на свободу вероисповедания будущей королевы. Формально даже договор о браке был подписан! Но с ловкой оговоркою, что он останется без исполнения до совершеннолетия короля. А до совершеннолетия мало ли что произойти могло!

Екатерина уже ни на что не надеялась. Она предчувствовала свой скорый уход и понимала,что сыну ее, Павлу Петровичу, навряд ли удастся провести сложные брачные переговоры на должном уровне и добиться желаемого, так как ни выдержкою, ни державным тактом нааследник престола не отличался. Все вышло впоследствии так как и предвидела августейшая бабушка.

Король шведский породнился с русским императорским домом, но совершенно по другой линии: он стал мужем сестры императрицы Елизаветы Алексеевны, принцессы Фредерики Баденской, поставив себя тем самым в весьма неловкое, щекотливое положение перед императорским домом России. (* Отношения Швеции с северной соседкой очень и очень обострились тогда - автор). Но, в принципе, королю было на это - глубоко наплевать! Он всегда был чересчур упрям и своеволен! Всегда поступал наперекор доводам рассудка, а порой, и - сердца.

В результате наполеоновских воин и революционных катаклизмов сотрясавших Европу Густав - Адольф IV потерял свой трон, титул и вынужден был с женою и детьми бежать из страны. Корону, возложенную на голову многострадальной королевы Фредерики многие современники называли "венцом с шипами". (графиня Головина) Так что, может, и к лучшему, что Александра Павловна не увенчала им свою светлокудрую голову. Впрочем, и счастливей от этого она не стала:

Через три года ей снова суждено было играть роль пешки в царственно - политической парти - союзе Австрии с Россией против революционной Франции и Наполеона.

В 1798 году императору Павлу и императрице Марии Феодоровне поступило предложение от австрийского двора о возможном заключении брака великой княжны Александры и и эрцгерцога Иосифа, Палатина Венгерского, брата австрийского императора. Переговоры велись тихо и скромно. В них принимал живейшее участие (по поручению императора ) светлейший князь Н.В. Репнин. Ему был оказан в Вене блестящий прием, император австрийский Франц - Иосиф сам приехал в Вену из Бадена, чтобы дать Репнину аудиенцию. А вскоре и сам эрцгерцог Иосиф, Палатин Венгерский, приехал в Петербург, просить руки нареченной невесты. Вот как вспоминали о нем современники:

"Эрцгерцог всем отменно полюбился, как своим умом так и знаниями. Он застенчив, неловок, но фигуру имеет приятную. Выговор его более итальянский, чем немецкий. Он влюбился в Великую княжну, и в воскресенье имеет быть комнатный сговор, после коего он на 10 дней отправится в Вену, а оттуда - к армии, в Италию, коею он командовать будет." Помолвка состоялась 3 - 4 марта 1799 года, а уже 9 марта жених уехал в свое отечество. Никаких пышных празднеств на сей раз не было. Шла подготовка к свадьбе, улаживались формальности брачного контракта. Уже 27 апреля 1799 года граф Растопчин писал:"Получено утверждение брачного договора великой княжны Александры с эрцгерцогом Иосифом".

Брак Александры Павловны с владетелем княжества Венгерского, на этот раз - по любви (Иосиф относился к невесте с нескрываемым, тихим обожанием) тем не менее, не сулил ей счастья, так как заключался на фоне нескончаемых интриг Австрийской империи против союзной России. Кому понравятся могущество и блеск, которые подавляют?! Граф Растопчин писал в Лондон русскому послу Семену Воронцову:

"Поверьте мне, не к добру затеяли укреплять союз с австрийским двором узами крови. Это только лишнее обязательство и стеснение: такие связи пригодны лишь в частном быту. Из всех сестер своих она(Александра) будет выдана наименее удачно. Ей нечего будет ждать, а детям ее - и подавно".

Граф Ростопчин как в воду глядел. Судьба Александры Павловны оказалась на венгерско - австрийской земле столь трагичной, что писать об этом тяжело и сейчас, почти три столетия спустя..

Она словно предчувствовала все свои горести, и, покидая Родину 21 ноября 1799 года, через месяц после свадьбы (Венчание состоялась в Гатчине 19 октября 1799 г , ознаменовано было пышными торжествами и фейерверками - автор) была очень тиха, грустна и часто говорила своей статс - даме, графине Юлии Ивановне Пален, что никогда больше не увидит России и родных - словно знало ее сердце, что проживет она совсем недолго на прекрасной, но очень неприветливой к ней венгерской земле!

Предчувствовал вечную разлуку с дочерью и Император Павел. Провожая ее в дальний путь, он повторял беспрестанно, что более ее не увидит, что приносит ее в жертву долгу, и тем еще усугубил печальное настроение дочери. Она потеряла сознание, прощаясь с отцом, и в экипаж ее внесли на руках. Пока ехали до Вены, Александра Павловна немного оправилась от волнения и переживаний разлуки, чувствуя на себе ласковое внимание и заботу мужа, который был очень обеспокоен ее душевной подавленностью и всячески утешал и ободрял. Но в Вене она имела несчастье понравиться самому императору Францу - Иосифу

(Прелестным обликом и приветливостью нрава она разительно была похожа на первую, рано умершую, жену императора Австрии, Елизавету Вюртембергскую, свою родную тетю по матери!) и не понравиться нынешней, донельзя ревнивой его супруге: властной, мелочной Марии -Терезии, которая не смогла простить деверю столь удачного выбора, который, как ей казалось теперь, ослабит ее влияние на мужа и помешает семейному счастью и браку, упроченному к тому времени многочисленными отпрысками!

Мария - Терезия сразу возненавидела Александру Павловну, сияние красоты которой заворожило австрийский (а потом и венгерский) двор, и всю недолгую жизнь Палатины, травила ее придирками, интригами, всяческими неприличными выходками, неподобающими для царственной особы. Так, однажды, Александра Павловна появилась в театральной ложе во всем блеске своей юной красоты и драгоценностей, подобающих ее сану, не только как жены Палатина Венгрии, но и как знатнейшей по происхождению Дамы Российской Империи. Драгоценности оказались несравненно краше бриллиантов Марии - Терезии и та на следующий же день строго запретила Александре Павловне появляться в них в театрах и на балах . Палатина кротко повиновалась. В следующий раз ее наряд и прическа были украшены лишь живыми цветами, но все внимание публики вновь было приковано лишь к ней. Императрице оставалось только кусать от досады губы!

Властной интриганке было страшно потерять свое роковое влияние при дворе, и внимание мужа, который осыпал Александрину знаками королевского уважения. Ненавидя Россию и ее могущество всей своей мелочной душою Мария - Терезия опасалась усиления симпатий к молодой владетельнице Венгрии при австрийском дворе. Она настояла на том, чтобы эрцгерцог Иосиф и его молодая супруга, как можно скорее отбыли в свою резиденцию в Офене, столице княжества Венгерского!

Между тем, весть о кротости, доброте и уме молодой супруги Палатина разнеслась уже по всей Венгрии и подданные успели полюбить свою владетельницу заочно, еще ее не видя. Вскоре после приезда, Александра Павловна уже была обожаема всеми жителями Офена и окрестных селений, среди которых было немало людей, крещеных в православии. Но эта же любовь народа очень осложнила ее жизнь, так как зорко наблюдавший за всем венский двор немедленно стал опасаться усиления влияния православия в Австрии. Обещанная свобода вероисповедания оказалась для Александры Павловны иллюзорной. Начались религиозные притеснения: не разрешалось в установленное время проводить церковные службы, долгое время, под разными отговорками, не приводили в надлежащий вид здание православного храма в Офене. Кардинал Батиани начал ловко смущать дух Александры Павловны разговорами о переходе в католичество. Бог знает, что было бы с ее душой и сердцем, если бы не поддержка духовного отца, священника, Андрея Афанасьевича Самборского, незаурядного человека, просвященного деятеля екатерининского времени, в 1756 году бывшего на службе при русской миссии в Англии!. Став наставником Великой Княжны и ее сестер в вопросах веры, (по настоянию Екатерины Великой) он сумел внушить свой царственной ученице высокие истины веры и нравственного долга, которые потом и помогали ей духовно преодолевать горести, сыпавшиеся на нее как из рога изобилия.

О том, как жила Палатина Венгерская в атмосфере ненависти, нетерпения и вражды венского императорского двора повествует отец Андрей Самборский в своих "Записках":

"Министры двора были объяты страхом, оттого что если Палатина венгерская разрешится от бремени принцем (Александра Павловна была к тому времени беременна), то Венгрия непременно отложится (отделится ) от Австрии создав собственную династию и государство". Государство с сильными православными традициями и на защите его будет стоять Россия - вот что более всего страшило австрийскую империю!

Едва узнали о беременности, как решено было и вовсе не щадить хрупкой Венгерской королевны. И не щадили! Отец Андрей записывал усердно в своих тетрадях:"Императрица австрийская явно показывала свое неблагорасположение к венгерской палатине, ибо, почти ежедневно проезжая мимо жилища ее высочества, не единожды не осведомилась о состоянии здоровья, несмотря на то что великая княгиня в беременности своей была подвержена частым припадкам. Доктор, определенный к ней императрицею австрийской был ей неприятен, лекарства давал непереносимые ею, ибо был более искусен в интригах придворных, нежели в медицине, и в обхождении груб".

Так прожила Александра Павловна в Вене еще три трудных и тяжелых месяца. После прибыл из Будды, по распоряжению императора Павла Первого, штабс - лекарь Эбелинг, но помочь Палатине в ее трудно протекавшей беременности мало чем мог. Организм Александры Павловны еще был не совсем сформирован, неподготовлен к материнству, к тому же питание ее было из рук вон плохим, она почти не могла брать в рот то, что готовили по указанию императрицы повара!

Эрцгерцог Иосиф, правда, отдал строгое приказание готовить для Палатины лишь то, что она пожелает, но приказ исполнить не спешили. Кто такой эрцгерцог Иосиф для властной и капризной императрицы?! Всего лишь деверь! Чужеземку - Палатину решили просто заморить голодом. Не позволил все тот же Самборский. Он на свои деньги покупал для Александры Павловны провизию, а готовила кушанья - его дочь, очень любившая Палатину и преданная ей. Слабохарактерный, слишком добрый, закрывавший глаза на интриги и козни жены любимого старшего брата, Иосиф ничем не мог помочь своей Александрин, хотя обожал ее!

Да , вероятно, и Александра, привыкшая с детства к сдержанности и скромному поведению, не по возрасту мудрая и тактичная, просто щадила мужа, не рассказывая ему о том, как ей тяжело, не заостряла внимания на недомоганиях. Она много читала, гуляла по окрестностям замка в Офене, вышивала покрывала для церковного алтаря и, как всегда, щедро раздавала деньги и милостыню бедным. Французская армия, меж тем, стояла у границ Австрии. Иосифа вызвали спешно в Вену для принятия командования войсками. Палатина хотела сопровождать его и собиралась плыть по Дунаю до Вены, но императрица Мария - Терезия прислала за ней тряский экипаж, словно втайне рассчитывала на то, что палатина умрет в дороге. Этого чуть было не произошло. Больная, разбитая, печальная, томимая предчувствием смерти, Александра Павловна, ободряемая и утешаемая лишь своим духовником, прибыла в Вену и написала здесь, в Шенбруннском дворце свое завещание. Но Вену ей пришлось вскоре покинуть. К столице подходили войска Наполеона и двор Палатины вынужден был спешно вернуться в Офен. Иосиф Венгерский со своими войсками остался оборонять столицу. Он смог прибыть в Офен только перед самыми родами жены. Она едва не умерла в тот день, когда родился младенец,девочка, проживший только несколько часов!

Доктор Эбелинг вовремя сделал Палатине кесарево сечение, но не смог спасти от родильной горячки, - сепсиса , так как, едва отлучался из комнат Палатины он или герцог Иосиф, отец Андрей Самборский, преданная Юлия Пален, как уход за нею, чрезвычайно хрупкой и слабой, становился из рук вон плохим! Она скончалась на девятый день после родов, когда доктора уже разрешили ей вставать с постели, а на приеме во дворце Иосиф радостно объявил о том, что Палатина поправляется: Это было 3 марта 1801 года. Еще с утра весь двор Офена был весел и оживлен, узнав, что любимица венгров поправляется, но после полудня радость сменилась непередаваемой печалью. Великая Княгиня Александра Павловна внезапно почувствовала сильный жар, у нее начался бред, во время, которого она умоляла отца Андрея отвезти ее домой и построить ей маленький домик в парке Павловска, чтобы она могла там жить. Отец Андрей и Иосиф Венгерский, оба, с трудом держась на ногах после чреды бессоных ночей у ее постели, молча сменяли друг друга, прикладывая к пылающему лбу Александры холодные компрессы. В шесть часов утра, 4 марта 1801 года, Великой Княгини Александры Павловны, эрцгерцогини Австрии, Палатины Венгерской уже не было на земле.

Она скончалась не приходя в сознание. Услышав отчаянный крик Самборского, Иосиф, задремавший было в кресле у окна, бросился к постели жены и тут же упал без чувств - человек, командующий войсками и видевший, порою в день смерть десятков, сотен солдат на поле боя!

16 марта 1801 года Иосиф скорбно писал Императору Павлу из Буды:" Я имел непоправимое несчастие потерять жену мою.. Ее уже нет, и с нею исчезло все мое счастье.." Иосиф еще не знал, что император Павел не сможет прочесть этого письма: 11 марта 1801 года он был убит партией заговорщиков в Михайловском замке. На престол взошел его сын, Александр. Сбылось горестное предчувствие несчастного Императора о вечной разлуке с несчастной дочерью. Или - о вечной встрече?

Эпилог.

И после смерти Александры Павловны над прахом ее продолжались издевательства ! Императрица Мария - Терезия не позволила отцу Андрею похоронить палатину Венгерскую в саду дворца, подаренного ей мужем. Несколько дней гроб с телом простоял в здании, выходящем окнами на торговую площадь, в сыром подвале, где ранее хранили лук. Потом, стараниями все того же отца Андрея Самборского, прах при огромном стечении народа, потрясенного преждевременной смертью Палатины перенесли в предместье Офена, Ирем, в прекрасную православную церковь на холме. Иконостас и всю церковную утварь для храма подарили Александре Павловне при отъезде ее из России, родители. Это была домашняя церковь Великой княгини. При жизни она почти не могла появляться там, опасаясь издевательств со стороны императрицы Австрии и открытых гонений на верующих. Теперь она обрела в приделе храма вечное пристанище.

Нежная, голубиная душа ее воспарила вверх, но нашла ли она там успокоение?

Императрица Мария Федоровна, тоскующая по дочери, просила скульптора И. П. Мартоса как - то увековечить ее память . Скульптор создал памятник, изображающий "Гения, удерживающего руками летящую ввысь прелестную Женщину более небесную нежели земную"(В. А. Жуковский). Если правда, что Характер - это Судьба, то в скульптуре Мартоса как нельзя лучше выражены были и прелестный, не успевший, правда, до конца развиться и сформироваться, но, несомненно - незаурядный, характер и трагическая Судьба Палатины Венгерской - Русской Цесаревны Александры, старшей из пяти дочерей Павла Первого, любимой внучки Екатерины Великой. Памятник, установленный Мартосом в Павловске, как и могила Александры Павловны в Офене, до наших дней не уцелел! Разрушен во время Второй мировой войны.