Автор: Евгений Бай
Сайт: Известия
Статья: НОРА ВОЛКОВ:
Нора Волков родилась через три года после смерти Сталина и через 16 лет после того, как агент НКВД Рамон Меркадер ударом ледоруба убил ее прадеда - Льва Троцкого. Нора говорит, что в ее жилах 50 процентов русской крови. Ее отец Эстебан Волков-Бронштейн в 1940 году переселился из Турции в Мексику и там стал жить в одном доме (№ 45) с Троцким на улице Вьена. Здесь и родилась Нора. Но наша беседа - не только о прославленном прадеде, но и о том, каков ее собственный путь к известности. Всего 10 лет назад получившая американское гражданство доктор Волков (так в сочетании с ученым титулом принято к ней обращаться в США) руководит Национальным институтом по борьбе с наркоманией - самым крупным центром такого рода не только в Америке, но и во всем мире. С доктором Норой ВОЛКОВ встретился вашингтонский корреспондент "Известий" Евгений БАЙ.
- Когда вы ощутили, что причастны к известной семье?
- С самого детства. Еще бы, я ведь родилась в доме, где был убит Леон (так звучит его имя по-испански) Троцкий. Там сами стены излучали историю. Мы, дети, проникали в самые закрытые комнаты, где хранились исторические реликвии. Я прочитала множество книг, написанных самим прадедом, и книг о нем. А когда мне было уже 17-18 лет, отец начал впервые давать интервью прессе, и я уже из газет узнавала все новые и новые подробности о жизни Троцкого. А до этого отец вообще не говорил со мной о прадеде.
- Он был не согласен с его революционными идеями?
- Когда Троцкого убили, отцу было 13 лет, у него в ту пору не было собственных политических взглядов. Но вся история его семьи, оставшейся в России, была для отца одной большой раной. Моя бабушка покончила с собой. Мой дедушка не вернулся из концлагеря. Моего дядю расстреляли в сталинской тюрьме. От семьи почти ничего не осталось. Детство отца было тяжелейшим, он пережил огромную психологическую травму. И ему понадобились годы, чтобы выйти из ракушки, в которую он сам себя загнал, и начать общаться с миром. А Россию он принял не так давно. Может быть, лет десять назад. Ему кто-то позвонил из друзей и сказал: "Ты знаешь, Эстебан, мы нашли твою сестру, она жива". И он поехал в Москву на встречу с сестрой. Ее звали Ева. Она умерла от рака два месяца спустя после того, как повидалась с братом. Это была последняя часть трагедии, которую пережила семья. Россия оказала настолько болезненное влияние на отца, что, когда мне было 19 лет, он отговорил меня ехать на учебу в Москву.
- Как это случилось?
- Мне, образцовой студентке, окончившей колледж в Мехико, вдруг пришло приглашение учиться в МГУ. В то время Троцкий у вас был предан анафеме, книги его не издавались, и никто о нем не вспоминал. Отец был уверен, что российские власти хотели использовать мое присутствие там в своих корыстных интересах. Например, могли объявить на весь мир: "Вы видите, какие мы либералы, - даже пустили в страну правнучку Троцкого". А насколько либеральной была Россия в середине 70-х годов, всем было хорошо известно.
- Вы видели фильм "Фрида", получивший несколько "Оскаров"?
- Видела, и он мне понравился. Он очень хорошо поставлен.
- А вы согласны с художественной интерпретацией последнего периода жизни Троцкого?
- Там нет политической интерпретации, нет никакого идеологического послания. В картине почти ничего не говорится о взглядах Троцкого. Речь идет лишь о красивой истории любви. Думаю, правдивой.
- По мере того как вы все больше узнаете о своем прадеде, какой вам видится его роль в российской истории?
- Его жизнь была поистине трагичной. Но я всегда думаю о том, каким же блестящим должен был быть ум этого человека, чтобы он смог оказать такое сильное влияние на историю своей страны.
- Скажите, как вы, не столь в отдаленном прошлом гражданка Мексики, оказались на таком видном посту в Америке?
- В 1981 году я закончила Национальный автономный университет Мексики и собиралась продолжить учебу в США, в Массачусетсском технологическом институте. Но именно в то время я получила один из номеров журнала "Сайентифик Америкэн", который изменил мои планы. В журнале я прочитала об изучении мозга с помощью сканеров, которые отслеживали траекторию внесенных в него радиоактивных элементов. Они свидетельствовали о различных нейрологических изменениях в мозгу при инсульте, эпилепсии, болезни Альцгеймера или при воздействии наркотиков. Я этим страшно заинтересовалась и вместо Массачусетса направила свои стопы в Нью-Йоркский университет. Моей специальностью стало изучение влияния на мозг наркотиков. Первыми наркотиками, которыми я занималась, были кокаин и опиум.
- Ответьте на простой вопрос: наркомания - это болезнь?
- Да, болезнь, которая вызывает химические изменения в мозге. Но сами по себе наркотики не в состоянии вызвать патологическую зависимость. Она возникает в особой обстановке, окружающей среде, где присутствует особого рода социальный стресс. Речь может идти о странах, которые переживают переходный период, где существует бедность и остро стоят проблемы миграции.
- Насколько я понимаю, ваш центр в основном изучает пути борьбы с наркоманией внутри США. А в Америке нет стрессовых факторов переходного периода.
- Наш институт финансирует 85 процентов всех научных работ в мире, которые ведутся в сфере борьбы с наркоманией. Наркомания стала международной проблемой, мы не можем предохраниться от нее, если в мире существуют мощные очаги заражения. Но и в самих США наркомания - серьезнейшая проблема. По нашим подсчетам, если учесть все негативные последствия, которые она оказывает на производительность труда, семейные связи, преступность, то получим годовые потери в размере 150 миллиардов долларов. При этом речь идет лишь о применении нелегальных наркотиков, я не говорю о курении или злоупотреблении алкоголем.
- В России считают, что американцы в отличие от русских не страдают от алкоголизма. Это верно?
- Проблема алкоголизма в Америке тоже стоит достаточно остро. Здесь, по нашим данным, около 25 миллионов людей злоупотребляют спиртным. Из них примерно половина - больные люди, которых надо лечить.
- И какие методы лечения вы предлагаете?
- Хорошие результаты дала групповая терапия в обществах анонимных алкоголиков. Что же касается препаратов, то есть по крайней мере два лекарства, которые являются весьма эффективными. Одно из них называется "Акампросат", оно сначала пришло в Западную Европу, а потом в США, другое - "Налтрексон".
- Есть ли у вас какой-то профессиональный интерес к изучению проблем наркомании и алкоголизма в России?
- Конечно. Ведь половина моей крови, это приблизительно два литра, - русская. И половина моего мозга и моих генов - также русская. Мой интерес и личный, и профессиональный. Именно ваша страна сейчас из-за гигантских исторических изменений испытывает разнообразные стрессовые факторы и становится привлекательным объектом для наркоторговцев.
- У вас есть какие-то программы сотрудничества с российскими научными центрами такого рода?
- Два месяца назад я побывала в Ленинграде... простите, я должна называть его Санкт-Петербургом. Там проводилась встреча наших сотрудников с учеными из Института физиологии имени Павлова. Наши совместные работы идут по двум направлениям. Первое - сотрудничество в борьбе со СПИДом, второе - изучение воздействия наркотиков на мозг человека.
- Не думаете ли вы, доктор Волков, что во времена, когда жил ваш известный прадед, миллионы людей в Советском Союзе были поражены той же болезнью, что и наркоманы, - они испытывали хроническую зависимость от некоей идеологии, которая стала для них своего рода наркотиком? А если это было именно так, то предпринимались ли позднее попытки изучить и научно обосновать эту болезнь?
- Я согласна с тем, что эта зависимость от идеологии может рассматриваться как некая форма наркомании. Но, насколько я знаю, пока еще никто не пытался посмотреть на это явление с точки зрения нейробиологии.
- Но, может быть, лечение этих людей должно строиться на тех же принципах, что и лечение анонимных алкоголиков?
- Вполне возможно. Но в этом случае речь идет не о химических изменениях в мозге, как это происходит при потреблении наркотиков. Так бывает у людей, которые постоянно едят или, например, испытывают тягу к порнографии. Их можно вылечить и без применения лекарств. Но групповая терапия по отношению к этим людям может принести успех лишь в том случае, когда им будет предоставлена другая, альтернативная вера. Например, вера в самих себя, а не во всемогущего лидера.