Сайт: People's History

Статья: Резвая вдова

С одним из её платьев связана такая история. В 1896 году на открытии Нижегородской ярмарки присутствовали августейшие гости – Николай II с императрицей и двором. После торжественного приёма церемониймейстер императорского двора сообщил мужу нашей героини о нарушении этикета – шлейф её платья оказался длиннее, чем шлейф платья императрицы. Муж был недоволен.

Однако и сам он, будучи одним из богатейших людей эпохи, позволял себе некоторые вольности – деловые документы подписывал по-царски просто "Савва". После его смерти Зинаида Морозова получила в наследство недвижимость и ценные бумаги, стала владелицей заводов и рудников на Урале, помещицей Владимирской и Московской губерний.

Родилась Зинаида Григорьевна Зимина в семье купца II гильдии. Семнадцати лет отроду её выдали замуж за Сергея Викуловича Морозова, который зачастую предпочитал компанию друзей обществу молодой жены. Накануне Рождественского бала он уехал на охоту – Зинаида Григорьевна проявила своеволие, отправилась на бал одна. За её спиной шептались, она делала вид, что не замечает. В этот вечер она встретила Савву Тимофеевича Морозова, дядю своего мужа. Позже Савва признался, что влюбился в неё с первого взгляда.

Презрев строгости старообрядческой морали, Зинаида развелась с мужем и вышла за Савву Тимофеевича. Его мать часто повторяла: "Уж порадовал ты меня, Саввушка. Первый жених на Москве, а кого в дом привёл... Что бесприданница твоя Зиновия – ещё полбеды, разводка, вот что плохо. Мало ли в Москве достойных фамилий, а ты Зимину взял, дочку купца второй гильдии, да ещё мужнюю жену, от племянника увел". Отец Зинаиды говорил, что ему легче было бы видеть дочь в гробу, чем второй раз под венцом.

В доме Саввы Морозова Зинаиду Григорьевну окружили учителя, воспитатели, портнихи и парикмахеры. Благодаря им и собственным способностям купеческая дочка очень быстро превратилась в светскую даму. Муж подарил ей особняк на Спиридоновке, для реконструкции которого она пригласила молодого архитектора Ф.О. Шехтеля. Именно после перестройки дома на Спиридоновке в 1896 году Шехтель утвердился в Москве в качестве признанного и очень модного зодчего.

В этом доме хозяйка принимала Станиславского и Немировича-Данченко, Качалова и Собинова, Чехова и Книппер, Левитана и Бенуа, известных адвокатов Маклакова и Кони. О Шаляпине она пишет в воспоминаниях: "Он приезжал и пел как райская птица у меня в будуаре. Обедал у нас запросто, и я помню, раз он приехал, а я лежала у себя с больной ногой (подвернула её) и обедать идти в столовую мне было трудно. Он сказал, что меня донесёт. Я думала, что он шутит. Вдруг он схватил меня и понёс".

На Спиридоновке устраивались балы и карнавалы, на которых бывала "вся Москва". Морозова понимала, что королеву признают в ней из-за денег, а не из-за происхождения, и даже парижские платья не сделают её профиль благороднее. Да и не похожа на записных красоток своего времени: её щёки не были румяными, плечи покатыми, а взор наивным – смуглая, "бровьми союзна", с тёмной цыганщиной в глазах, она была для своего времени слишком эффектна, слишком целеустремлённа, слишком расчётлива.

В браке с Саввой Тимофеевичем Зинаида Григорьевна прожила 19 лет. В 1905 году Морозовы отправились на французский курорт. К этому времени семья не без участия жены отстранила Савву от ведения дел – медицинское освидетельствование определило душевное нездоровье.

Зинаида Григорьевна не одобряла финансирование большевиков, не простила она мужу и роман с актрисой МХАТа Марией Фёдоровной Андреевой.

Смерть Саввы Морозова – тайна, в которой замешаны политика и большие деньги.* Однако сто лет назад была официально принята версия о самоубийстве. "В роду Морозовых уже были заболевания на нервной почве, в то время в большом купечестве в третьем поколении и в четвёртом почти во всех семьях были подобные заболевания". А его дочь – Мария Саввишна – и в самом деле сошла с ума.

Вдова унаследовала состояние Морозова, но богатство её не радовало. В этот смутный год она предпочла бы иметь мужа, а не деньги. Однако следовало жить дальше: у неё было четверо детей, младшему сыну – всего два года. Теперь Морозова почти не бывает в обществе, появляясь только на театральных премьерах. Но она продолжает общаться с друзьями, спорит о политике с Витте, умело распоряжается своими капиталами. Её дети получают хорошее образование, она коллекционирует фарфор и гравюры.

Горький, часто бывавший в доме Морозовых до смерти Саввы Тимофеевича, пишет: "В спальне хозяйки – устрашающее количество севрского фарфора, фарфором украшена широкая кровать, из фарфора рамы зеркал, фарфоровые вазы и фигурки на туалетном столе и по стенам на кронштейнах. Это немножко напоминало магазин посуды. Владелица обширного собрания легко бьющихся предметов m-me Морозова с напряжением, которое ей не всегда удавалось скрыть, играла роль элегантной дамы и покровительницы искусств". Понятно, чем раздражён Горький: в изящном интерьере он чувствовал себя слоном в посудной лавке. Но Морозова не оставалась в долгу – писала в дневнике: "Максима Горького люблю и уважаю, а с Алексеем Максимовичем Пешковым не дружу". Она винила его в крахе своей семьи – из-за него Савва Тимофеевич связался с революционерами и с Андреевой.

Морозова не вступила ни в одну из партий, причинами тому были не только собственные политические убеждения, но и элементарная бережливость: "Князь Павел Долгорукий сказал, что приехал ко мне по поручению партии, наговорил кучу любезностей о моём уме и прочем, и как им будет лестно, если я запишусь в их партию. Я поблагодарила князя за честь, которую мне сделали, но я, по своему свободомыслию, ни в какую партию не пойду, так как не люблю рамок, и потом, я – богатая женщина, и когда будут у меня просить на дела партии, мне будет трудно отвечать, что у меня денег нет, и, кроме того, я совсем не симпатизирую кадетам".

В 1907 году Морозова снова вышла замуж. На Кузнецком мосту она встретила своего давнего поклонника – генерала Рейнбота, бывшего тогда градоначальником Москвы. Он прислал ей розы, она поблагодарила его, они некоторое время переписывались, потом обвенчались. Рейнбот был женат, но развёлся. Морозова выходила замуж третий раз, и её фамилия стала двойной. Это был союз тщеславия и расчёта: нищий Рейнбот обретал материальную стабильность, купчиха Морозова становилась дворянкой. Рейнбот обратился в Московское депутатское дворянское собрание с просьбой внести в родословную книгу Московской губернии его жену – Зинаиду Григорьевну Рейнбот и выдать ей документы о дворянстве. Морозова подарила мужу 380 десятин пустопорожней земли, чтобы чета Рейнбот была внесена в родословную книгу московского дворянства.

Новый муж не оправдал надежд. При нём взятки стали совершенно законным явлением. Если владельцы игорных домов или торговых рядов выплату задерживали, то секретарь звонил и напоминал: "Генерал Рейнбот просил передать, что он по-прежнему живёт на Тверском бульваре". Рейнбота обвинили в казнокрадстве, последовали скандальная отставка и долгий судебный процесс, высочайшим повелением бывший градоначальник был помилован. Морозова нанимала лучших адвокатов, отдельным томом были изданы "Оправдательные документы по делу Рейнбота". Самолюбию гордой и умной женщины был нанесён сильнейший удар. В 1916 году по инициативе Зинаиды Григорьевны супруги Рейнбот навсегда расстались.

После революции Морозова-Рейнбот чудом избежала репрессий, но лишилась всех своих имений – ей приходилось продавать личные вещи и ценности. Дети умирали молодыми, внуки болели туберкулёзом, начиналась война. Зинаида Григорьевна Морозова умерла в 1947 году. Прах её покоится в семейном склепе Морозовых на старообрядческом Рогожском кладбище в Москве. n

P.S. Из воспоминаний Татьяны Морозовой: "Я помню, как летом 1944 года, вернувшись из эвакуации, я – маленькая семилетняя девочка, была приведена на поклон к прабабушке. Комната вся была залита солнечным светом и казалась огромной. Посередине стоял стол, покрытый белоснежной вязаной скатертью. На столе – букет сверкающих голубым, белым, розовым ирисов. В углу – плитка, на которой прабабушка варила кофе. Аромат его, ещё мне не знакомый, разносился по комнате. Тогда, в голодные суровые годы войны, мне казалось, что я попала в рай. Меня поразили какая-то величественная стать прабабушки, её нарядное светлое льняное платье и отливающие голубым волосы. Осмелев, я спросила: "А что – ты старая Мальвина из сказки "Буратино"?" – "Деточка, даже прабабке не следует говорить "старая"!" – сказала она, не улыбнувшись. "Как всё-таки со всеми нами жестоко распорядилась жизнь", – вот последние слова, которые остались у меня в памяти".