Сайт: People's History

Статья: Порнодива (для журнала "Premiere")

Ее актерская карьера началась рано и сложилась удачно. Свою первую роль десятилетняя Азия сыграла в телепостановке Серджио Читти/Sergio Citti "Мечты и реальность"/Sogni e bisogni в 1985 году. Уже в следующем она впервые появляется на большом экране во второй серии "Демонов"/Demons 2 режиссера Ламберто Бава, а с начала 90-х начинает выходить по несколько фильмов с ее участием каждый год.

Наконец, дочь известного создателя триллеров Дарио Ардженто, который обожал давать ей наиболее экстремальные и мучительные роли (достаточно вспомнить ее работы в "Травме", где Азия сыграла страдающую тяжелым нервным заболеванием девушку, разыскивающую убийц своих родителей, или роль в "Призраке оперы"), решила сама заняться режиссурой и в 2000 году дебютировала с фильмом "Пурпурная дива" - порно-шизо-трэшевой фантазией с элементами автобиографии и не очень внятным сюжетом. Одну из ролей в фильме сыграла мать Азии Ардженто актриса Дарья Николоди. Некоторая небрежность фильма полностью компенсируется его искренностью и простодушием, которые всегда, как видно, будут выручать киноклан Ардженто.

Весной 2001 года Азия Ардженто порадует своих поклонников в вампирском фильме французского режиссера Антуана де Кона/Antoine de Caunes "Жало рассвета"/Morsures de l'aube.

- Что подвигло вас на съемки собственного фильма?

- Я снимаюсь в кино с 16 лет (имеется в виду первая серьезная кинороль Азии Ардженто в фильме Микеле Плачидо "Сердечные друзья" (1992): с этой роли принято начинать отсчет ее карьеры в большом кинематографе), и уже сыграла в 23 фильмах. Я не выбирала профессию актрисы - жизнь решила за меня все. У меня никогда не было звездных амбиций: работа в кино стала своеобразным и совершенно безошибочным средством завоевать внимание собственных родителей. Правда, поработав с Абелем Феррарой над "Отелем "Новая роза", я поняла, что, если уж и заниматься игровой карьерой, то исключительно при том условии, что моим режиссером будет только он. После Абеля подобные фантазии мне больше в голову не приходили. И если вы спросите меня, чем я мечтаю заниматься с самого детства, то я отвечу - писать.

Что касается режиссуры, то до "Пурпурной дивы" у меня уже был один режиссерский проект: очень сложный и очень амбициозный фильм о войне, который так и не был реализован. Друзья любят вспоминать, как я клялась не принимать никаких приглашений, не сниматься в течение двух лет, и заниматься только режиссурой. Хотелось изменить свою жизнь, покончить с актерской рутиной, которая порядком мне осточертела. Я поняла вдруг, что ничего серьезного как актриса я не достигла и вряд ли когда достигну. Осознавать это было довольно мучительно - я не чувствовала никакого удовлетворения от работы и очень злилась.

- Когда вы говорите о "письме", что вы имеете в виду - литературу или сценарии?

- Литературу. Романы. Это самый доступный способ самореализации, где все зависит только от тебя самой и больше ни от кого. Это одинокая работа. То, что я больше всего люблю.

- Уже написали что-нибудь?

- Да, две книжки, в детстве, между пятью и восемью годами. Одна - сборник стихов, другая - роман. С началом работы над сценарием "Пурпурной дивы" я возобновила эти опыты и приступила к написанию романа, который был опубликован в прошлом году. Роман очень похож на фильм: та же тема, те же персонажи.

- Ваши литературные предпочтения?

- На самом деле, как и на всякого, кто профессионально занимается кино, наибольшее влияние на меня оказала именно литература, а не кинематограф. Я очень много читаю и как бы просматриваю прочитанное, автоматически выстраиваю кадр. Поэтому и проглатываю книги очень быстро, как кино смотрю, не застревая на нюансах. Очень люблю русских и прочитала все, что смогла найти в переводах из Достоевского, Толстого, Блока и Анны Ахматовой. Люблю Музиля. Если говорить о "Пурпурной диве", то наибольшее влияние здесь оказала на меня Сильвия Плат (роман американки Сильвии Плат "Под стеклянным колпаком" (The Bell Jar (1963 год) опубликован в 2000 году Санкт-Петербургским издательством "Амфора" в серии "Гербарий", в переводе Виктора Топорова - прим. переводчика), особенно ее поэзия. Не факт, что мне нравится именно такая поэзия, но, как мне кажется, женская поэзия отличается намного большей языковой выразительностью, чем мужская.

- Но в вашем фильме больше поэзии, чем рассказа.

- Да. Мне уже не интересно рассказывать истории. Все, что можно было сделать в этой форме, уже сделано. То, что меня интересует в кино сейчас - это фильмы без определенной сюжетной структуры. Такие, например, как "Гуммо"/Gummo Хармони Корина/Harmony Korine. Это настоящее авангардное кино с совершенно новаторским подходом к самим принципам киноизложения.

- Автоматическое письмо?

- Да. Первая фраза, которую я написала, была написана "на автомате". Стиль жизни, который я стала вести тогда, был совершенно агарофобичным: чтобы писать, я запиралась в своей квартире, долгое время никуда не выходила. А, учитывая, что я настоящая клаустрофобка, все это было по-настоящему мучительным. Я чувствовала, что в таком режиме долго не продержусь, мечтала побыстрей закончить с писаниной. Впрочем, во второй и третий заходы я подошла к делу более философично и отстраненно...

- Но также уединялись?

- Да.

- И никуда не выходили?

- Да. Я ничего не делала, только писала, круглые сутки расхаживая в пижаме и поглощая кофе.

- Как в фильме? В одной из сцен вы выглядели также.

- Да, совершенно точно. Там, где вы видите меня в римской квартире и в сцене с зеркалом.

- И вас так же, как и в фильме, решила навестить ваша итальянская подружка?

- Нет. Забавно, но изначально эта сцена была написана для персонажа-мужчины. Мужчины часто играют роль женщин и наоборот. Для меня сексуальность - понятие сложное и неопределенное. Расплывчатое. В Нью-Йорке, кстати, есть актерская школа, в которой девушек специально учат играть мужчин. Я, например, всегда мечтала сыграть мужскую роль... Возвращаясь к этой сцене: на одном из фестивалей я познакомилась с Романой Боринже/Romane Bohringer, которая загорелась идеей сняться в моем фильме. Я переделала эту роль из мужской в женскую и предложила ей сыграть ее, но она отказалась и исчезла. Почему? Роль показалась ей слишком вызывающей, я думаю. Она испугалась. В Каннах на какой-то тусовке она встретилась со мной и сказала, что ей типа "очень жаль", но она не выносит "такие вещи". "Ну и пошла ты!" - подумала я. Я и так уже выбрала отличную порнозвезду на эту роль!

- Ваш фильм колеблется между фантазией и реальностью. Никогда нельзя сказать определенно, где сон, а где явь. Какую цель вы здесь преследовали?

- Я не хотела вкладывать в это какое-то определенное сообщение. Просто я хотела, чтобы реальность выглядела нереальной. Но так оно и есть в жизни. У меня в голове живет целая вселенная из странных и сумасшедших образов, которые довольно сложно выразить и объяснить. Это моя реальность. Сны смешиваются с явью. Мой психоаналитик сказал мне, что неспособность различать эти вещи является первым признаком безумия. Я, должно быть, малость "того"...

- Имеет ли фильм реальную подоплеку?

- Да, все, что показано в фильме, происходило либо со мной, либо с теми, кого я хорошо знаю. Для меня это было отличной терапией - отработать все эти инфернальные сюжеты в кадре, дать им выйти из меня, чтобы, в конце концов, осознать их и избавиться от них. Экзорцизм своего рода. Является ли фильм автобиографичным в прямом смысле? Большой вопрос. Я думаю, что любой фильм в той или иной степени автобиографичен. В своих фильмах отец, например, убивает людей, и я думаю, что у него есть некие личные основания делать это. Заметьте, кстати, что чаще всего он расправляется с женщинами. Что касается меня, то я поступаю более откровенно, что ли, ведь в фильме я должна рассказать некую историю множеству людей.

- В таком случае, задача, насколько я понимаю, усложняется, раз некоторые сцены приходят не из реальности, а из головы?

- Да, как, например, в сцене с продюсером. Она имела место в моей жизни, но, конечно, в реальности не была столь же забавной. Мне захотелось сделать из нее что-то более чудное и странное, и это мне понравилось. В результате вышел гротеск.

- Но внешняя канва реальна?

- Да. Тот тип попросил меня сделать ему массаж. Он пригласил меня к себе, я согласилась, потому что была еще наивной и о многом не догадывалась... По природе я очень любопытна, и в таких сценах мне всегда интересно исследовать границы, до которых можно развивать ту или иную ситуацию так, чтобы она выглядела реальной.

- Все "странное" в фильме связано с насилием по отношению к вашей героине, которая ведет себя все более отстраненно, напоминая ребенка...

- Я говорила уже, что это связано с такими качествами моего характера, как любопытство. Дети не знают, что огонь обжигает, пока не обожгутся. Я должна была пройти через ад, испытать то, что хотела испытать, в чем чувствовала необходимость. Я уверена, что большинство актрис хоть раз в жизни делают кому-нибудь "массаж", но остаются актрисами. А я не осталась. В какой-то момент все это стало меня слишком напрягать.

- Тот тип, что приглашал вас - известный продюсер?

- Да, но я не хочу мстить и не буду называть его имени. Но, признаюсь, снимая эту сцену, я мечтала, чтобы он когда-нибудь увидел ее в кино.

- Вы его видели с тех пор?

- Да. Я до сих пор не даю ему покоя, потому что была единственной, кто ему отказал.

- В фильме этого продюсера играет Джо Коулмэн, художник-акционист...

- Большая часть актеров в фильме - не профессионалы. Просто интересные персонажи, яркие личности или люди, которые меня чем-то заинтриговали. Я познакомилась с Коулмэном в Нью-Йорке и рассказала ему о фильме про войну, который собиралась ставить. В Коулмэне было нечто устрашающее, и я подыскивала именно такого персонажа на одну из ролей. Но вел он себя очень любезно. Кстати, Коулмэн занимался трансгрессивным кино в 80-х, и сделал серию из нескольких очень странных и совершенно неприличных фильмов.

- Получается, что подбор актеров шел почти случайно?

- В случае с Коулмэном - да. С этой ролью вообще была отдельная история. Одному американскому агентству понравился мой сценарий, и они вызвались мне помочь. Время от времени они звонили и спрашивали: "Не хотите ли Винсента Галло?". Еще бы: очень даже хочу! Но, Винсент, хоть и друг, совершенно опустил меня, запросив совершенно астрономические бабки, на что я ответила - "а не пошел бы ты на хрен со своими деньгами?". Или: "А как насчет Марлона Брандо?" Еще бы! Марлон Брандо! Мой кумир! По ночам я сторожила телефон, полагая, что Брандо изучает мой сценарий. Но он, представьте себе, не позвонил. Так что выбор пал на Коулмэна.

- В какой-то момент внутри фильма начинает сниматься другой фильм: появляется пресс-атташе, продюсер. Фильм в фильме, и так до бесконечности, таков был замысел?

- Это говорит о том, что ничто, из того, что происходит в жизни, не является окончательно достоверным. Все - искусство. В жизни нет ничего реально достоверного, но все - истинно. Поэтому - возможно все.

- В фильме есть еще одна странная вещь: в одних кадрах вы выглядите 15-летней девушкой, а в других...

- ... лет на 70 вы хотите сказать? Да, в фильме есть сцены, где я похожа на старуху.

- Это сделано сознательно?

- Я могу принимать совершенно различные образы, но когда фильм был уже закончен, я на самом деле почувствовала себя старше своего возраста. Я устала. Кино - изматывающий опыт, он ускоряет и сжимает время. Довольно трудно было достать денег на постановку.

- Обет целомудрия, который берет в фильме ваша героиня, - тоже из жизни?

- Да, во время работы над фильмом я пошла на этот религиозный трюк в духе итальянцев, - обет целомудрия. Я сказала себе: посмотрим, без чего в этой жизни можно обойтись. Я ничего не ела кроме овощей. Даже хлеб. Овощи и вода. Не занималась любовью несколько месяцев. Результатом стало то, что я потеряла форму. Все это вещи не здоровые.

- Знай вы о подобных вещах заранее, то решились бы на съемки?

- Я так прониклась своим фильмом, что остальное было не важно. Перед съемками я потратила массу времени, чтобы вникнуть в устройство кинокамер и понять, как ими пользоваться. Я не перфекционист и считаю, что совершенства нельзя достигнуть, его нет. Вы делаете первый дубль, второй, и понимаете - получилось, или не получилось. Я никогда не любила режиссеров, которые тратили кучу времени на бесконечные дубли, потому что знала - лучше всего у меня получается только на первых двух. То, что съемки моего фильма проходили столь быстро, объясняется тем, что я тщательно подготовилась к ним, а также той всеобщей гармонией, которая царила на съемочной площадке.

- Можете ли вы назвать свой режиссерский метод "точным"?

- Да. Я все тщательно прописываю в сценарии и всегда все тщательно обдумываю перед началом съемок. Наиболее важно для меня - чувствовать себя в безопасности, точно зная, каким образом я хочу снять сцену в соответствии с тем, что написано в сценарии. Когда я прописываю сцену на бумаге, я уже просматриваю ее. Сценарий для меня - надежное средство трансляции образов, идущих изнутри. И я должна транслировать их не только на бумагу, но и в соответствии со временем и обстоятельствами, поскольку каждый день эти образы меняются, как меняется и настроение у актеров.

- Вы довольны результатом?

- Да, я горда тем, что удалось сделать. Я выиграла эту битву, ведь никто не хотел делать все именно так, как того желала я. Особенно в Италии, где никто не одобрял мои идеи. А вот когда съемки проходили за границей, все шло на ОК: люди просекали юмор, который в Италии не схватывался напрочь. В Италии все думали, что я делаю очень серьезное и ответственное кино, в то время как я находила его весьма забавным. Никто не улыбался, не шутил, и драйва на съемках не было. Другое дело - Германия или Торонто, где к моему фильму относились с большей симпатией, чем итальянцы.

- Как вы чувствуете себя сейчас?

- Лучше, когда все уже позади...

- Всегда ли вы смешиваете действительность с вымыслом?

- Да, но делаю это намного лучше. Во всяком случае, я больше не экспериментирую со своим телом, не встаю на рога при упоминании правил. И больше не страдаю агорафобией.

- Одна из самых сильных сцен в фильме - сцена с зеркалом. Объясните ее.

- Она связана с застарелой паранойей, которая до сих пор охватывает меня, когда я смотрюсь в зеркало. Вся штука в том, что я очень редко узнаю себя в нем. Это шокирует меня с самого детства. Единственное, что я узнаю и чувствую действительно своим - это мои глаза и мои руки. Все остальное мне как будто и не принадлежит.

- Может, все из-за того, что вы любите менять свой образ?

- Нет, дело не в изменении. Я хотела бы вообще не иметь никакого образа. Быть без образа.

- Ваша мать сыграла в фильме саму себя. Почему вы выбрали именно ее на эту роль?

- Я не хотела, чтобы она играла в фильме роль матери, боялась, что фильм превратится в личную мелодраму. Это было рискованное решение, но она настаивала. Тогда я поняла, что стать ее режиссером - это своеобразный способ примириться с ней. В результате мы и впрямь оздоровили наши отношения. Она сыграла блестяще. Мне кажется, что, убив ее в фильме, я, тем самым, спасла ее. Смерть стала искуплением.

- За этой сценой стоят реальные события?

- Передозировка? Нет.

- Тогда почему вы избрали именно этот ход?

- За этим стоит реальная история: именно так умер отец одного моего друга-режиссера. Не знаю, почему я смешиваю эти вещи, ведь как я уже говорила, сюжетные линии в сценарии прописаны совершенно спонтанно. Может, я не выспалась, а может - вообразила себя Электрой. Но ведь постоянно думать о матери, - это совершенно нормальная вещь для любого человека, не правда ли?

- Может, вы хотите ее таким образом защитить?

- Может быть. Не знаю наверняка. Все это слишком глубоко.

- Как она восприняла фильм?

- Восторженно. Она, пожалуй, самый убежденный фанат "Пурпурной дивы".

- При этом и в сценарии и в фильме отсутствует роль отца...

- Да, в фильме нет отца. Никто даже не упоминает об отце, и тому есть множество причин. Главная - я хотела уберечь отца от того, из чего, собственно говоря, сделан мой фильм, - от всего этого говна, которое я в него свалила. А отец - один из тех немногих, кем я по-настоящему дорожу. У меня не было никакого желания как-либо разрабатывать этот образом. Наверное, еще и потому, что я довольно редко общалась с ним в детстве. В моих детских воспоминаниях его почти нет.

- Он видел фильм?

- Да, он же был его продюсером, и он "представлял" его на премьере. Он горд за меня и считает, что фильм получился "чистым", что на его языке означает "искренний", сделанный по вдохновению.

- Вы изменились за время съемок?

- Да. Я никогда не чувствовала большего удовлетворения, чем когда закончила работу над фильмом. На съемках я выложилась полностью, потому что в запасе не было ни времени ни денег. Сейчас я вижу, насколько важен был этот опыт для меня. Важно еще и то, что в Италии нет молодых женщин кинорежиссеров. Всем по 40-50 лет, а я первая итальянка, снявшая фильм в 24 года (что не совсем точно: Франческа Коменчини (род. 1961) сделала свой первый фильм "Pianoforte" в 1984-м. - перев.). Сделать этот фильм в Италии стало для меня настоящим испытанием, и я надеюсь, что мне не придется больше делать фильмы в этой стране. Что касается критиков, то даже во Франции есть лишь несколько профессионалов, которые действительно разбираются в кино: они любят его и судят на очень высоком уровне. Все остальные подвергли меня обструкции, обзывая фильм "непристойным", "богохульным" и т.д.

- Вас это расстроило?

- Да, поскольку речь, как правило, идет не о фильме, а о моей персоне. Уже поэтому я не могу принять эту критику. Хорошо еще, если употребляются хотя бы такие выражение как "визуальность", "техника", "прием", так нет же -- они даже на это не способны! В Италии такие словечки приняли бы за настоящий авангард. Фильм снят на очень ограниченные средства, однако никто из них не удосужился обратить на это внимание. Для них я веду сладкую жизнь, и они воображают, что отец дает мне деньги по первому требованию. Говорят непристойности... На самом деле, все совершенно не так. Все мы в лепешку расшибались, чтобы раздобыть денег, а я разбивалась в лепешку, чтобы его снять.

- Но отец все-таки помог?

- Нет, было даже сложнее именно из-за отца. Почему-то все забывают, что в самой Италии у него репутация чуть ли не мятежника. Публика его любит, но критики называет эту публику "ублюдками". Жизнь никогда не была простой для нас, и мой отец никогда не жил в роскоши. Если мой фильм понравился бы большинству итальянцев, я бы посчитала, что сделала что-то неправильно. Я не люблю итальянское кино. В Италии вообще ничего интересного не происходит. Кино - низкопробный трэш с грудастыми тетками и чудовищно вульгарные комедии с шутками на тему капрофагии... Из Франции вы всего этого не видите, потому что эта продукция не покидает, как правило, пределов страны. Фильмы, которые приносят хоть и небольшие, но деньги, - это комедии и то, что до сих пор называют "неореализмом". Но о чем, спрашивается, может идти речь в реалистических итальянских картинах, если в самой Италии не происходит ничего интересного: ни в политике, ни в музыке, ни в литературе, ни в архитектуре? Сплошная скука.

- Жили ли вы во Франции?

- Нет. Я живу в Риме, но работаю за границей, все время в разъездах. Сейчас живу в Милане, подальше от кино, и это намного более европейский город, чем Рим: никто не досаждает, чувствуешь себя более комфортно и отстраненно. Но свой следующий фильм я хотела бы снять именно во Франции. Здесь есть интересное кино и настоящие профессионалы. И страна интересней.

- Фигура "режиссера из Амстердама" навеяна личностью Абеля Феррара?

- Так думают все. Но на самом деле за этим образом стоит один французский режиссер. Я встречалась с ним раз, никаких наркотиков не было, хотя разговор был примерно тем же, что и в фильме. Мне самой эпизод понравился, но когда я встретилась с ним опять, он наговорил мне кучу гадостей, опять же имею в виду меня, а не кино. Я спросила, узнал ли он себя в фильме? На что он, изобразив невинного, ответил: "Нет, а кто это?" Было ясно, что он соврал.

- И все-таки все считают, что в этом типе есть что-то от Феррары.

- Да, потому что все убеждены, что он наркоман, но это ложь. Феррара - великий режиссер. В нем жива свобода, он - человек-импровизация, обладающий какой-то гипнотической силой воздействия, как русская икона. Именно это важно и именно эти его качества я пыталась изобразить в фильме. Легче, конечно, переносить какие-то схемы из жизни в кино, и наоборот. Но я надеюсь, что зрители будут, прежде всего, оценивать мой фильм, а не то, как он соотносится с реальной жизнью.

- Как вы познакомились с Феррарой?

- Однажды он позвонил мне в Рим часа в четыре утра и сообщил, что берется за новый проект. Мне оставалось гадать, каким образом он раздобыл мой телефонный номер, ведь мы не были знакомы. Абель изъявил желание встретиться и обсудить все детали, поскольку съемки, как он сказал, начнутся через десять дней. Я могла встретиться с ним лишь через неделю, на что он ответил: "Нет, только послезавтра". Я отправилась в Нью-Йорк - первый раз в жизни, мы встретились и мило поболтали. Он вручил мне сценарий Гибсона, всего на нескольких страницах. Фильм, кстати, получился намного интереснее, чем-то, что я тогда прочла. Мы обсудили идею Гибсона, и под конец Феррара спел мне пару песен "Роллинг Стоунз" и Боба Дилана, которых он обожает. И никогда, кстати, не расстается с гитарой.

- Есть ли еще режиссеры, у которых вы хотели бы сняться?

- Нет. Может, Ходоровский. Если он надумает сделать еще один фильм, конечно.

- В каком возрасте вы сделали свою знаменитую татуировку (в промежности Азии Ардженто распахнула свои крылья невинная бабочка-ангел)?

- 17 лет. Так что бабочке исполнилось восемь.

- Что она означает?

- У, каждого, знаете ли, своя версия на этот счет... Ничего не означает. Сделано от балды. Потому, наверное, что это было единственное место, недоступное взору моего отца: он вряд ли пришел бы в восторг от моих татуировок, и целых два года мне удавалось скрывать их от него. В конечном итоге я их ему продемонстрировала, на что он сказал: "Тебе все время нравился цирк, можешь теперь выступать в нем с номером "Женщина-тату"...

- Символичное высказывание!

- Да уж. Бабочка срисована с одной из картин Дельво. Но я еще раз повторяю, что не люблю анализировать такие вещи. Я принимаю решения интуитивно, а дело других - объяснить их смысл. С меня достаточно того, что я просто живу. И все.

- Расскажите, кто пригласил вас сниматься в "Отверженных".

- Жозе Дайан/Josee Dayan (режиссер "Отверженных") увидела меня в фильме Феррары, разыскала, пригласила в Париж, и на первой же встрече предложила сыграть в ее новом фильме. Я и не думала сниматься у нее, потому что занималась собственным проектом, и это единственное, что меня тогда интересовало. Я помню, что все мне советовали не отказываться от роли, я сопротивлялась, но в конечном итоге согласилась, даже не прочитав сценарий. Мне нужны были деньги. Эта единственная причина, которая заставляет меня играть. Никаких актерских амбиций.

- И все же - вы играете...

- Да, но меня интересует игра как таковая, а не то, что она может мне принести в плане карьеры. Если я соглашаюсь сыграть в чьем-то фильме, это значит, что я - единственная, кто подходит на эту роль. И никакой конкуренции! Я должна точно знать, что от меня требуется по роли, и не трачу время на всю эту фигню типа "войти в роль, выйти из роли, вникнуть в характер". Я в этом не нуждаюсь. Все это ложь, которую я улавливаю очень чутко, - ужимки, чтобы сделать профессию более благородной, чем она является на самом деле. Нет ничего проще, чем играть!

- Вы видели "Отверженных"?

- Нет. Также, как и большинство фильмов с моим участием.

- Вас это смущает - смотреть на саму себя в роли?

- Нет, не смущает. Работать над "Отверженными" мне понравилось. Дайан - неподражаема, настоящий профессионал, точно знающий, чего он хочет. Также, как и Депардье и Кристиан Клавье. Но... Съемки закончились, фильм сделан. И этого достаточно. Нет никакой необходимости трястись потом над собственной персоной: работа сделана, баста! Заниматься же нарциссизмом после - это болезнь, и, как мне кажется, почти все актеры этим больны. Впечатление, что актерская профессия для них - это путь наверх, откуда они смогут руководить всем миром и тешить свое разросшееся эго. Маленькие гитлеры. Говно! Выбрать это дело - оказаться в ситуации перманентного риска. А слава меня не заботит: достаточно работы на съемках. Большинство фильмов, в которых я снималась, я так и не посмотрела, даже те, где я играла главные роли, "Би Манки", например. Из итальянских фильмов с моим участием я видела не больше трех.

- Расскажите о съемках "Би Манки". До сих пор не ясно, пойдет ли этот фильм во французском прокате.

- Я не люблю "Би Манки". Как вспомню этот фильм - тут же расстраиваюсь. Если в фильм вкладываются американские деньги, будьте готовы, что их обладатели обязательно расскажут вам, как правильно снимать кино. Американцы регулярно появлялись на съемочной площадке, чтобы дать очередной совет, и даже приказывали переснять те или иные сцены. Для меня же работа над фильмом - это прежде всего работа с режиссером, а не с теми, кто дает деньги на проект. Я работаю на режиссера, который по неким, одному ему известным причинам, выбрал именно меня.

- Расскажите о Майкле Редфорде и съемках "Би Манки"

- По характеру он человек очень мягкий. уступчивый и довольно рассеянный. Но это хороший режиссер. Некоторые его фильмы меня по-настоящему задели. Но, к несчастью, решающее слово на съемках было не за ним. Финал "Би Манки" переснимался несколько раз. В конечном итоге, они его совсем отстранили от принятия решений, и я оказалась во власти этих идиотов американцев! Наконец, мои мучения закончились, пошел монтаж. Но, представьте, через год они решили переснять несколько сцен! Изменилась и я, и Джарет Хэррис (исполнитель одной из главных ролей в фильме, сын Ричарда Хэрриса - создателя машины - "сибирского цирюльника), весь мир изменился, а они переснимают финал год спустя! Я возненавидела весь мир! Самым мучительным была переозвучка: я должна была провести в тон-студии двадцать сеансов, а эти козлы американцы все время повторяли - "Шевелите мозгами, шевелите мозгами!". В конечном итоге я наорала на них, высказавшись в том духе, что типа "меня достал этот фильм, скажите точно, что надо сделать и на том расстанемся". Забавно, что "Би Манки" вышел в США и Италии как раз в тот момент, когда я закончила эпопею с собственным проектом и чувствовала себя свободной от того дерьма, которое я в нем изобразила.

- Каков сюжет "Би Манки"?

- Ну, это история про одну беспредельщицу, воровку и распутницу, которая встречает школьного учителя и полагает, что он сможет изменить ее жизнь. Сценарий был неплох: романтическая комедия, хоть это уже и не в моде. Лондонский флер, особая атмосфера. В начале мне все нравилось, но в конечном итоге съемки превратились для меня в настоящее мучение.

- Расскажите о вашей роли в фильме Де Кона "Жало рассвета"/Morsures de l'aube (другое название фильма "Любовь кусается").

- Моя героиня - мистическая женщина. Забавно, но я играла ее с особым чувством, потому что в Италии меня предпочитают называть "инфернальной сучкой". А потому и играть мне было легко, раз есть уже такая выдумка. Никого не хотелось разочаровывать, знаете ли. Ведь я совсем не "инфернальная", и не "сучка". Я не Черная Леди (la Dama Nera - еще одно итальянское прозвище Азии Ардженто. - пер.). Во мне нет ничего сложного, и я, на самом деле, очень ранимый человек. Но прикольно чувствовать себя в совершенно чуждом амплуа!

- Вам понравилось работать с Антуаном Де Коном?

- Я влюбилась в Антуана! У него чистая голова и масса замечательных режиссерских идей! Он талантлив, настоящий новатор, как, впрочем, и большая часть режиссеров, с которыми я работала. Он разбирается в технике, и постоянно что-то модифицирует. К тому же, это первый случай, когда я работаю с режиссером, который до этого был профессиональным актером.

- Ведь это его первый фильм...

- Да. И надеюсь - не последний. Мне он не давал никаких инструкций. Он меня наблюдал. А это как раз то, что мне и нужно: я начинаю играть плохо, если мной руководят и дают точные указания. Конечно, я могу следовать им, но это занудство меня утомляет, и я уже не выкладываюсь на все сто. Когда я свободна, я развлекаюсь. А это и есть - играть. Антуан предоставил мне эту свободу - выкидывать всякие трюки, выделывать странности, безобразничать.

- Над чем вы сейчас работаете?

- Думаю начать новый фильм. А это значит, что я не собираюсь в ближайшее время сниматься. Начну писать сценарий в ближайший же месяц.

- Вы окончательно решили стать режиссером?

- Ничто не решается окончательно. С тем же успехом я могу сказать, что окончательно решила стать домашней хозяйкой.

- Фильм будет широкоформатным?

- Без сомнения! Меня уже не интересует формат 35 мм. Размер кадра, мизансцены... Все это устарело. Уже никто не хочет снимать такие фильмы.

- Есть идеи для сюжета?

- Да, две-три. Не буду рассказывать, чтоб не сглазить.

- Но жанр-то вы сможете назвать...

- Понятие жанра к тому, что я делаю не применимо. Надеюсь, что фильм получится таким же порнографическим, как и "Пурпурная дива". Для меня "порнография" означает "говорить правду". В этом смысле любое историческое кино - порнографично.

- Но это не является определением порнографии.

- Да. Единственное, что я хочу этим сказать, это то, что порнография еще совершенно не исследована как жанр. Я люблю в этом жанре его фактичность, неопровержимость. Люди целуются, и это нельзя опровергнуть. Никто не лжет. Актеры могут симулировать удовольствие, но не само действие, которое всем понятно. Само по себе действие истинно, вот что прикалывает меня больше всего. Мне не интересно вкладывать в это действие некий скрытый смысл. Смысл рождается сам и существует уже независимо от совершенно обнаженного изображения.

- Тяжело быть режиссером?

- Нелегко. Не в психологическом смысле, и не потому, что приходится все время кого-то обманывать. Тяжело, потому что для манипуляции другими людьми нужно быть очень одиноким человеком. Чувствуешь себя настоящим монстром. Я - настоящий манипулятор, и я одинока. Я могу заставить актеров напиться перед съемками, или слушать определенного рода музыку... Я манипулирую их сознанием. Их душой.

- Именно этого вы ждете и от других режиссеров - как актриса?

- Да. Я никогда не говорю актерам, как нужно играть. И при этом добиваюсь того, чего хочу. Это и есть искусство манипуляции. Я не говорю им "сыграй так", "сделай то", а просто рассказываю им, что эта сцена значит лично для меня. Задача кукловода - манипулировать куклами так, чтобы они сами этого не замечали.